Коварный камень изумруд - Владимир Дегтярев

— Егоров поутру уехал в город Вудсток. Туда, в сторону Балтимора, — наконец ответил на ор своего бывшего компаньона О'Вейзи. — Уехал утром.

О'Вейзи поднял лицо к солнцу. Не для того, чтобы помолиться, а чтобы определиться со временем. Сообщил:

— Да, часа три как уехал. Купит там мяса, пшена, в местном банке разменяет пять векселей и покатит назад. Часа в два пополудни будет здесь.

Очень грамотно О'Вейзи приплёл сюда векселя. Сэм Полянски на векселя и клюнул. Проорал кавалеристам:

— Эскадрон Тома Перкинга! Седлать коней! За мной! Остальным — стеречь этого преступника и всё здешнее имущество!

Сэм нагнулся с коня прямо к лицу бывшего своего компаньона О'Вейзи:

— Не вздумайте от меня бежать! Поймаю — всю промежность вырежу... Перед виселицей! И ещё! Не надейтесь на корабль, который купил Егоров и поставил в Балтиморском порту. Вчера ночью я его спалил на рейде! Хей! Хэй! Рысью, рысью! Пооошли!

Десяток кавалеристов вскинулись в сёдла и поскакали за взбешённым Сэмом Полянски. Поскакали туда, куда указал О'Вейзи.

Тогда О'Вейзи с полным облегчением вздохнул, взял топор и направился с топором к одинокому сухому дереву, стоявшему на взгорке у ихнего лагеря.

— Эй! Эй! — заорали ему кавалеристы другого отряда, оторвавшись на миг от обыска палаток и фургонов.

— А что, пожрать не хотите? — спросил О'Вейзи. — Ваши люди вернутся из города Вудстока только часа через четыре. А ехать обедать в кавалерийский лагерь вам теперь нельзя, кто меня сторожить будет? Перекусим здесь. Сейчас нарублю дров, и будет вам прекрасное ирландское рагу. И виски вам будет, и кофе...

— Руби, каторжанин, руби, — согласился кавалерийский сержант. — Только выпить нам подай сейчас.

— Сам возьми. — О'Вейзи крепко ударил топором по сухой лесине. — Бочонок вон, под фургоном, в тени, замотан в мокрое полотно. Будто специально вас дожидался.

Через три удара топором сухая ель покачнулась. Это хорошо, что покачнулась. Да и звук топора Егоров обязательно услышит. Ведь в город Вудсток он не уехал. Он уехал недалеко, в глубокий горный провал, к вигваму старого индейца, Хранителя древнего кладбища. Услышит Егоров стук по священному индейскому дереву и задумается. Он парень с головой, знает, о чём надо ему задуматься...

О'Вейзи ещё три раза звонко ударил по дереву.

* * *

Вигвам старика был сшит из крепких оленьих шкур. И посуда перед костром была добротная, чистая, ровно лужёная. И старый шаман не обноски носил, его одежда будто месяц назад была пошита. И от кипящего на костерке котелка шёл дразнящий аромат настоящего кофе, а не той бурды, которую мешают с сушёными кизиловыми ягодами в городе Новом Йорке. И продают по цене истинного кофе.

Старик уставился своими тёмными глазами прямо в глаза Егорова. Тот постарался свои глаза не отводить.

Индеец говорил медленно, язык англов давался ему трудно:

— Да, сейчас повсюду в этой стране разные люди говорят о Большой земле... там, за Большой водой. О той стране, откуда ты приехал. А когда я был ребёнком, о той Большой стране за Большой водой знал только мой отец. Он возглавлял Большой Совет племён половины этой земли. То знание считалось Большой тайной...

Старик замолчал. И надолго.

— А потом твою страну захватили янки. — Егоров так сказал, чтобы сказать что-то в это тугое и неприятное ему молчание.

— Да. Захватили мою страну громкоголосые люди из раскрашенной глины, — согласился старик.

И опять надолго замолчал.

Егоров хмыкнул в бороду. Индейцы, что ни говори, они как сибирские народцы. Если скажут — точнее уже не сказать. «Кричащие люди из раскрашенной глины». Ян Ки.

Вот он сидит уже почти час возле вигвама этого старика, Хранителя древнего индейского некрополя, где подлые и жадные люди укрыли его, Егорова, золото. Час, почитай, сидит перед стариком, сейчас они с ним станут пить уже третий котелок душистого кофе, а Егорову нет толчка изнутри. Нет некоего порыва, чтобы запросто вопросить старика: «А зачем ты меня сюда позвал, отче»?

Ведь сегодня поутру мимо их лагеря проехал, не остановясь, некий индеец, помоложе этого старика, проехал на хорошей, каурой кобыле и так, на ходу, сообщил Егорову, что возле вигвама Хранителя могил ему, Егорову, с утра указано место у костра.

Вестник на пегой кобыле проехал, а Егоров взнуздал первую попавшуюся лошадь и вот уже час сидит и молчит на пару со стариком.

А в душе его что-то колет, что-то ворочается. Ноет просто в душе, будто перед грозой. Или перед неминучей погибелью.

Егоров откашлялся, принял из рук старика глиняную кружку с горячим кофе, снова кашлянул...

А старик вдруг сказал то, чего знать не мог:

— Плохие люди нарушили покой наших мёртвых. Лежащих здесь две тысячи лет. Они привезли в бочках порох и тем порохом порушили древние подземельные места упокоения наших великих вождей и великих воинов. Это плохое дело.

— Это — плохое дело, — повторил за стариком Егоров, отхлёбывая горячий кофе. Ему обожгло губы.

— Потом пришёл ты, — продолжал старик, — и стал разбирать изувеченные камни, кое-как, но прячущие от чужих людей остатки нашего древнего праха. Зачем?

Егоров хотел было с ходу ответить, но прикусил губу. Вот сейчас бы сюда Сэма Полянски, тот сумел бы заговорить старика, правильно объяснить ему про золото, упрятанное среди мёртвых. Да вот нету пока Сэма. Уехал он два дня назад в Новый Йорк и там подзадержался. Не от его ли задержки в городе так ноет душа?

— Ладно, я скажу правду, ибо ты человек древней веры. — Егоров отставил на низкий камень кружку с горячим кофе. — Те плохие люди взорвали порохом древнее кладбище твоего народа для того, чтобы там, среди камней, спрятать принадлежащее мне золото. А я хочу теперь его забрать. Заберу своё золото и золотом же рассчитаюсь с твоими людьми, или с моими людьми, которые вернут прежний вид... вашему древнему капищу. На кого укажешь — тому и заплачу золотом.

«А ведь я несу полную околесицу», — подумал Егоров, от стыда закрыл глаза, но тут услышал низкий и скрипучий голос старика:

— Я видел, как плохие люди взрывали наше древнее кладбище. Я видел, как в яму от взрыва плохие люди укладывали тяжёлые ящики. Много-много ящиков из дерева. Сто ящиков. И потом закладывали те ящики камнями. А когда заложили ящики камнями, то с двух сторон опять сделали «бух» — большой взрыв. Уронили на наши могилы Большую скалу...

«Такую большую скалу уронили, — мысленно согласился Егоров, — что нам здесь три года кайлать камень и... не перекайлать. Зря, наверное, я полез тешить здесь свою злость и свой характер. Зря надумал добыть назад своё золото»...

— А скажи мне, человек, прибывший к нам из-за Большой воды, честно скажи, — это разве твоё золото спрятано там, среди костей моих древних предков?