Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа - Евгения Соловьева

Прозвучало так, что Виола поверила – да, покорный. Да, слуга. И да, ее отца называют Драконом не просто так.

О боже…

– Ну ты настоящий сеньор Морена, – хмыкнул Дон, когда болотный дух развеялся туманом. Вместе с бутербродом.

Виола чуть не спросила, почему вдруг сеньор? Дон что, настолько привык, что она – свой парень, что уже и девушку в ней не видит? Обидно же. Когда ребята зовут Киллером – хорошо и правильно, а вот Дон… с Доном все иначе…

Но обидеться не успела: перед ее носом оказалась половинка бутерброда, отданного Дону.

– Держи. И пошли добывать шашлык. И сбитня выпьем. Слышишь, эта, как ее, Мавка орет про сбитень?

В груди потеплело, и Виола невольно улыбнулась. Подумаешь, подразнил немного, он же… ну… по-дружески! Не на что обижаться. Болотников ляпнул про слугу, вот Дон и того! Сеньор такой, ага, ловит вассалов в болоте.

– Слышу, – кивнула она, и прижалась к Дону плечом, и довольно выдохнула, когда он ее обнял. По-дружески, да. – Идем к костру!

Там, у костра, Мавка наливала всем желающим горячий сбитень, Лель играл на рожке лихую плясовую, Болотников чуть в стороне изо всех сил очаровывал двух девчонок-биологов…

Чудное все-таки место – болота в лунную ночь!

За те без малого пятьдесят лет, что Франческо не был в Санкт-Петербурге, город не слишком изменился. Такой же холодный, мокрый и неуютный. Франческо никогда не понимал, как в таком ужасном городе могли рождаться вполне пристойные художники и артисты, зато прекрасно понимал тех, кто отсюда бежит со всех ног. Единственным подходящим местом для искусства он всегда считал Италию, на худой конец Испанию, Грецию и южную Францию, но не это псевдоевропейское недоразумение.

Недоразумением в этом городе было все. Климат, архитектура, музыка и даже вино. И, конечно же, люди. Сердитые, серые, вечно недовольные и совершенно не умеющие восхищаться! Да куда там восхищаться, даже улыбаться – и то разучились!

То ли дело в родном Милане!

– Отвратительный город, – сообщил он Луи, когда хмурый носильщик взялся за их чемоданы в аэропорту. – А ты улыбаешься, как американский имбецил.

Луи вместо ответа пожал плечами и принялся насвистывать «Сурка».

Его розовенькая секретарша тут же развила бурную деятельность: принялась звонить в отель, куда-то еще – Франческо, разумеется, не вникал, но исходящий от нее восторг и энтузиазм приятно контрастировал со всеобщей серой озабоченностью. Он даже раз, наверное, в сотый подумал, что стоит и себе завести кого-то восторженно-влюбленного и радующего глаз… и в сотый же раз мгновенно забыл о такой несущественной мелочи.

Существенной не мелочью в этом ужасном городе была одна лишь Виола. Он почти слышал ее запах, почти видел ее, почти чувствовал! Виола, его Виола! Луи может довольствоваться этой влюбленной дурочкой, большего и не заслуживает, Франческо же всегда считал, что прав великий Омар Хайям Нишапури – лучше будь один, чем вместе с кем попало.

Надо скорее найти Виолу и увезти отсюда. Со стороны мсье Жана было крайне глупо отправить ее в столь сырой и холодный климат. Она никогда не любила влажность. Помнится, как-то в Лионе они попали под ливень, и хоть он укутал ее собственным плащом, все равно потом она сипела, жаловалась и не желала держать строй целую неделю. А тут? Дожди, ветер, гарь! Бедная девочка, как же ей тут плохо и одиноко!

– Друг мой, ты собираешься бежать до отеля или мы все же воспользуемся автомобилем? – послышалось из-за спины.

В голосе Луи была откровенная насмешка, но Франческо не обратил на это внимания. Пусть его. Хоть Луи и лучший из всех, даже ему не понять истинной любви. Глупый Луи мнит себя человеком, но не верит в любовь.

Он ее только ест.

Но в чем-то он прав. Автомобилем будет гораздо удобнее и быстрее, особенно в этом ужасном Петербурге. Откуда Франческо знать, где расположен этот их отель, как его там? Или ресторан, где назначила встречу Анна?

Франческо остановился – подождать своего медлительного друга. Хоть он и ленив, зануден и напрочь лишен вкуса, но от него бывает польза. По крайней мере, он знает, как называется отель.

Ждать пришлось едва ли не целую минуту: Луи и не думал торопиться, переговаривался о какой-то ерунде со своей секретаршей, разглядывал аэропорт.

Господи, да на что тут смотреть? Все аэропорты одинаково безвкусны и скучны! Все эти «новшества архитектуры» гроша ломаного не стоят. Дешевка.

Но даже Луи не мог медлить бесконечно, и они, наконец, сели в «Бентли». Поехали сразу на встречу с Анной, хоть Луи и убеждал, что после самолета нужно отдохнуть, привести себя в порядок и прочая, и прочая.

Чушь.

Франческо всегда выглядит безупречно, а отдых после отдыха нужен только людям. Тринадцать часов в самолете, неужели кто-то мог не наотдыхаться?

Луи немного побрюзжал, но жалеть его Франческо не стал. В конце концов, хватит уже играть в человека! Это надоедает.

Названия ресторана на Невском он так и не вспомнил, хоть и бывал здесь еще до русского переворота. Анфилады, колонны, позолоченная бронза, пруд со стерлядью… все в точности как век тому назад: блестит и лоснится от самодовольства. Никакого чувства меры!

Впрочем, есть ли хоть у кого-то в этой стране чувство меры?

Остались ли хоть у кого-то здесь искренние чувства?

Во втором зале праздновали юбилей. Возглашались здравицы, кто-то признавался кому-то в любви и восхищался талантом. Франческо даже задержался на мгновение. Может быть, все же хоть кто-то… хоть у кого-то?

Нет. Зависть, злость, алчность и снова зависть.

Мерзость.

А впрочем, будь иначе, Анна не назначила бы здесь встречу. Что для Франческо мерзость, для нее – изысканное лакомство.

Что ж, ради Виолы можно пренебречь неудобствами.

Он позволил себе улыбку. Виола, если ты здесь, то Анна тебя найдет. Очень быстро найдет.

– Извольте сюда, сударь. – Метрдотель открыл перед ним дверь отдельного кабинета. – Дама уже сделала заказ. Вас не побеспокоят.

Франческо уронил в подставленную ладонь какую-то купюру, мимолетно подумав, что монеты были несравненно удобнее в быту, и тут же забыл и о монетах, и о метрдотеле.

Анна сидела за столом, потягивала через соломинку ярко-красный коктейль. При виде Франческо и Луи она поднялась, прищурила глаза и растянула такие же кроваво-красные губы в улыбке. Лицо ее, и без того похожее на морду умной злой обезьяны, от этой улыбки собралось складками, зашевелились дутые золотые колечки там, где когда-то были брови, – и все это выглядело настолько отвратительно, что Франческо почти залюбовался. Симфония безобразия!