Алая тигрица - Амели Вэнь Чжао

Снаружи она услышала, как охранник зовет своих товарищей, скрежет металла, когда он захлопнул тяжелую дверь, запирая Линн внутри.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы ее глаза привыкли. Она находилась в коридоре военно-морского штаба, который казался совершенно пустынным. Стены были сделаны из настоящего камня, и все это место казалось более старым, чем отполированные залы Ливрен Сколарен или Годхаллема, которые сверкали улучшениями из железноруда или морского камня.

По обе стороны коридора были двери, которые тянулись так далеко, что, казалось, сами себя поглощали в просторах тьмы. Здесь никого не было, но Линн почувствовала изменение в воздухе, когда потоки вернулись в пространство, через которое только что прошло тело, почти как след корабля. Сорша прошла здесь.

Линн пошла по следу к двери, которая выглядела так же, как и другие, мимо которых она проходила. Она осторожно открыла ее.

Каменные ступени спускались в зияющую полосу тьмы внизу. Воздух здесь был холодным, но когда Линн прижалась к нему всем телом, она обнаружила извилистую тропу, ведущую вперед.

Сорша спустилась сюда.

Все ее чувства звенели, предупреждая о темноте, спокойствии, тишине, замкнутом пространстве за дверью. Ее разум перескочил к воспоминаниям, которые она пыталась похоронить – натирание цепей на запястьях, вкус божевосха на языке, приступы сознания и размытые промежутки между ними.

Линн покачала головой. «Ты слишком остро реагируешь», – сурово подумала она. Брегон не был Кирилией, и она была здесь по собственной воле, поддерживая дело по борьбе с неравенством и угнетением, которое гарантирует, что ни одна другая молодая девушка из чужого королевства не пройдет через то, через что прошла Линн.

Это был ее способ борьбы. Ей нужно быть сильнее своего страха.

Линн сжала в руке кинжал. Она перевела дыхание, словно собираясь с духом, а затем вошла, закрыв за собой дверь.

Внутри была кромешная тьма, и она, держась рукой за стену рядом с собой, начала спускаться. Здесь был только звук ее собственного дыхания, легкое кружение воздушных потоков перед ней, когда след, оставленный Соршей, начал закрываться. Несколько раз она могла поклясться, что видела движущиеся фигуры, но, как рассуждала она сама с собой, это было просто действие страха и темноты на ее воображение. Она держалась одной рукой за стену, считая шаги, ее сила родства перебирала тяжелый клубок воздуха перед ней, выискивая какие-либо помехи.

Постепенно ей показалось, что она начала видеть достаточно, чтобы различать тени вокруг себя, размытые очертания. А потом она начала различать очертания стен и ступеней перед собой и, наконец, мерцание света факелов.

Она была близко.

Лестница резко оборвалась перед другой группой дверей. Свет исходил из трещин под ними, но когда Линн взялась за ручки, она тут же отпустила их, как будто ее обожгло.

Черный камень. Эти двери были сделаны из черного камня. Безошибочно – неестественный холод, то, как ее сила родства, казалось, исчезала под сильным давлением в голове, когда она прикасалась к нему.

Она сглотнула. Она не ожидала найти черный камень в строго охраняемой части военно-морского штаба.

Держа кинжал перед собой, как факел, она протянула руку, повернула ручку и приоткрыла дверь.

Сначала она подумала, что смотрит на подобие лечебного крыла. Колонны были равномерно расставлены вдоль стен. В центре длинной комнаты стояли строгие металлические столы, заваленные бумагами, ручками и несколькими бутылками. Гладкие черные стены изгибались и переходили в затененные альковы, стены между которыми были уставлены полками с медикаментами. Ряды скальпелей, сверкающих, как зубы, большие и маленькие бутылочки с жидкостями, марля и иглы в стеклянных банках.

В одной из ниш что-то шевельнулось.

Линн подавила крик.

Там была девушка, привязанная к стене, с длинными растрепанными золотистыми волосами. Она выглядела не более чем кожей и костями, ее пальцы, словно когти, вцепились в наручники. Черный воротник обхватывал ее шею, тусклую в ярком свете.

И черный камень. Его здесь было так много, она начинала понимать: влит в материал стен, колонн, разбросан по комнате, даже в потолке. Ее сила родства свелась к слабому мерцанию свечи.

До нее донеслись голоса, эхом отдававшиеся в пустой комнате. Первым был мужской голос. Брегонские слова были грубыми и незнакомыми Линн, но его тон был спокойным, ровным.

Заговорил второй голос, и Линн мгновенно узнала его нетвердые интонации, которые легко переходили в угрожающее рычание. Линн толкнула дверь чуть шире, ее сердце бешено колотилось.

Сорша остановилась перед нишей с девушкой. Она махнула рукой, и мужчина в белых одеждах шагнул вперед. Он достал ключ и отпер цепи заключенной, в том числе браслет из черного камня на ее шее.

Девушка рухнула на землю.

Без малейшего выражения на лице ученый схватил ее за запястье и потащил вперед, исчезая из поля зрения Линн.

Она раздумывала, стоит ли ей следовать за ними дальше внутрь, когда раздались крики.

Расцвел страх. Каждый ее нерв, каждое чувство шептали ей бежать.

«Монстры, – донесся шепот короля Дариаса. – Я просто хочу рассказать вам о монстрах под моими полами».

Его монстры были прямо за углом, она чувствовала это, как печать судьбы у себя на спине. Необходимость действовать толкала ее вперед, сознание того, что она была на грани открытия чего-то большего, чем она сама, чем ее страх. Она должна была увидеть, что там.

И все же это не остановило ее сердце, бьющееся в груди, как пойманная птица, костяшки пальцев побелели вокруг рукояти кинжала.

«Мне страшно, ама-ка». Она произнесла эти слова вслух однажды, в шесть лет, перед своим первым полетом. Линн думала о них сейчас, ее холодные руки сжимали клинки.

До нее донесся ответ ама-ка, едва заметные мерцающие нити в тенях вокруг.

«Тогда, дочь моя, ты можешь выбрать…»

Темнота была удушающей. Никто не стал бы искать ее здесь, если ее поймают. Здесь не было никого, кто мог бы засвидетельствовать ее выбор. Она была всего лишь пешкой в этой войне, где слава досталась лишь немногим.

Иногда, подумала Линн, храбрость не бывает громкой, или величественной, или яркой, как пламя тысячи огней.

Иногда она бывает тихой. Ничем не примечательной. Неизвестной. Как упругий поток воды, год за годом текущий сквозь скалы.

Быть храброй.

Линн перевела дыхание, подняла кинжал и проскользнула в щель в двери.

Некогда красивое лицо Богдана осунулось до такой степени, что превратилось в скелет, его скулы резко выступали. Его волосы, которые раньше казались золотистыми, теперь свисали скользкими от грязи прядями до подбородка. Но больше всего Рамсона преследовало выражение его глаз – выражение дикого зверя, безумного отчаяния.