Шел старый еврей по Новому Арбату - Феликс Кандель

– Всё наоборот. Наши – это не наши, а не наши – это наши.

– Глупость какая. Наши – всегда наши.

Штруделю понравился такой разговор. Штрудель тоже захотел порезвиться.

– Не скажите. Бывают такие наши, которые совсем не наши.

– Откуда вы это взяли?

– Я предполагаю.

– Вы тут предполагаете, а там наших бьют!

– Не паникуйте, – строго сказал петух. – А вдруг это не наших бьют, а наши бьют, и своими криками вы помешаете нашим бить не наших. Тогда что?

Мужчина остановился в недоумении, однако продолжил бег на месте, высоко вскидывая ноги.

– Не знаю…

– Вот видите. Нельзя сказать заранее, кто наш, а кто не наш.

– Что же мне делать?

– Ничего.

– Но ведь там бьют! – возмутился, резво побежал дальше. – Там кто-то кого-то бьет, и я не могу молчать! Если наших бьют, надо кричать "Караул!" Если наши бьют, надо кричать "Ура!"

– Не горячитесь. А вдруг, это совсем не наши и бьют они тоже не наших? Какое нам дело до этого?

Снова споткнулся. Замедлил бег.

– Вы так думаете?..

– Нет, нет, я так не думаю, но там, где есть наши и есть не наши, прежде всего надо определить, наши ли наши и не наши ли не наши, а уж потом что-то кричать.

– Ничего не понимаю. Наши не наши, ваши не ваши… Голова кругом идет.

Петух сказал поучительно:

– Что вы! Это сложная наука, ее никто не понимает. Единственное спасение – один запасной вариант.

– Какой?

– Когда наши бьют наших.

– И что тогда?

– Тогда хорошо. Тогда уж нельзя ошибиться, кто наш, а кто не наш, потому как заранее известно, что все наши.

Встал, почесал затылок:

– Что же тогда кричать? "Ура!" или "Караул!"?

– Ничего не надо кричать. Наши бьют наших. Всё нормально, пусть себе бьют.

Мужчина подумал, сказал с облегчением:

– Пусть себе… Мне-то что?

Неспешно зашагал обратно.

А они убежали за поворот.

2

– Всё, – выдохнул Штрудель. – Сил больше нет.

Привалился к ограде, произнес с трудом:

– "Если бы ты не забежал так далеко, обратная дорога была бы короче…" Мудрость. Того же народа.

За оградой высился дом, в котором бурлила жизнь.

Слышался звон телефонов, шелест входящих бумаг, шелест исходящих, начальственные голоса и шепоток подчиненных.

На входе красовался плакат: "Вивисекция на службе человечества. Живосечение добровольцев и животных. По окончании – прием пищи".

– Внимание! – призвал петух. – Проклевывается сюжет, достойный опасения.

Вышли из подъезда двое – подышать воздухом, разминали папиросы после сытного обеда. Топтался перед ними заморыш, дитя недоедания, канючил жалостливо в скудости пребывания:

– Я подхожу. Даже очень… Только допустите до живосечения и приема пищи.

– Гражданин, идите домой. Ваша вивисекция нас не вдохновляет.

– Прием пищи, к тому же, приостановлен. Из-за наплыва желающих.

Он и пошагал прочь. Униженный и сокрушенный.

Тот, что повыше ростом и должностью, проводил заморыша взглядом, сказал в размышлении:

– В давние времена. Жители Спарты. Бросали младенцев в пропасть. Зачем знаешь?

Ответил тот, что пониже:

– Знаю. Для общего оздоровления.

– Вот бы и нам… – тот, что повыше. – Может, составим пока что списки?

– Какие списки?

– Кого бросать в пропасть. Для общего оздоровления. Придет приказ, а у нас всё готово.

– Не может быть такого приказа, – забеспокоился тот, что пониже.

– Сам знаю, что не может. Но подготовиться к нему надо.

Прикурил папиросу, задымил с наслаждением.

Тот, что пониже, тоже задымил, но в сомнениях:

– У нас и пропасти поблизости нет…

– Были бы кандидатуры, – отрезал тот, что повыше, – а пропасти найдутся. Я другого боюсь: столько придется бросать – пропастей не хватит.

– Много бросать нельзя. А то спустят план в два раза больше.

– Правильно. Бросим одного – и хватит. Какие будут предложения?

Подумали. Огляделись по сторонам.

– Этого можно бросить. Который у ограды.

– Эй! – призвал тот, что повыше. – Иди сюда. Поступило предложение бросить тебя в пропасть.

– Вместе с петухом, – уточнил тот, что пониже.

– Зачем? – спросил Штрудель.

– Для общего оздоровления.

– Я возражаю.

– Напрасно. Для общего – значит, и для твоего.

– Это мы понимаем, – сказал петух. – Нельзя ли наоборот? Для моего – значит, для общего.

– Нельзя.

– А почему нас?

– Кого же еще? – удивился тот, что пониже. – У меня самоотвод. Я высоты боюсь.

– Меня тоже нельзя, – разъяснил тот, кто повыше. – Кто-то должен следить за выполнением приказа, которого не будет.

– Ответ сразу давать? – спросил Штрудель, на что-то еще надеясь. – Или можно повременить?

– Чего время тянуть?

– На пропасть хотим посмотреть, – нагло ответил петух.

– Нечего на нее смотреть. Пропасть как пропасть. Придет приказ – увидишь.

– Мы и в обязательство запишем, – предложил тот, кто пониже. – К концу месяца бросить вас в пропасть. Бросим и отрапортуем.

– Лучше не надо, – забеспокоился Штрудель. – Боязно чего-то…

Закричали наперебой:

– Нечего тебе бояться. Мы же с тобой. До конца…

– Почти до конца…

– Мы сходим, – решил петух. – Пропасть померяем.

Пошагали без оглядки от опасного места.

Возмутился тот, кто пониже:

– С младенцами было проще. А с этими разве добьешься оздоровления?

Приказал тот, кто повыше:

– Иди за ними. Как бы в пропасть случайно не упали. Нам нужен трудовой порыв, а не несчастный случай.

Но они уже убегали.

Штрудель вслед за легконогим петухом.

Выговаривал в задыхе:

– "Тот, кому плохо в одном месте, да сменит его на другое…" Что, Петя, скажешь на это?

– Я промолчу.