Шел старый еврей по Новому Арбату - Феликс Кандель

Шагнул. Остановился. Шагнул назад.

– Не ожидал, что вам всё ясно. По виду не скажешь…

– Мне всё ясно. Будь здоров.

– До свидания. Извините… До свидания.

– Пошел. Побежал. "Спросите меня, спросите…" Не на такого напал! Провокатор...

4

Винопивец нацелился хищно:

– Счас я его шугану…

Высунул голову из куста, вопросил сладчайшим голосом:

– Дражайший! Я к вам не являлся в кошмарах?

Присадистый мужчина оторопел на скамейке:

– Нет…

– Не торопитесь с ответом. Вглядитесь в меня. Напрягите память.

– Да нет же, нет!

– Это исправимо. И я сегодня. Безотлагательно! Явлюсь ночью в очередном кошмаре. С нерегулируемым подтекстом.

Застонал:

– Не надо… Не губите!.. Придут потом, скажут: видел неутвержденный кошмар. Без особого на то дозволения…

– Это уж непременно. Кстати, каков ваш этаж?

Но он уходил. Скорым шагом. От возможной погибели.

– Беспозвоночные… – застонал винопивец. – Кишечнополостные… Скушно с вами! Ску-уу-шно!..

Завалился на половик.

Жадно заглотал из бутылки до крайней капли.

Пробежали мимо Двурядкин с Трехрядкиным, обмытые в семи водах, пропаренные и отутюженные, прокричали в запале:

– Рукава не рассучивать...

– Энергию не растрачивать...

– Сверхсрочно…

– Сверхточно…

– И сверхурочно…

Бросил в них пустую бутылку.

– Хотелось дожить в ликованиях, победителем супостатов – помирать будем среди побежденных.

Сказал, укладываясь на половик, в изнурении души и тела:

– Связали узлом меридианы с параллелями, – хрен у них вырвешься…

Захрапел на всю берлогу.

Птица завозилась в кустах. Винопивец всплакнул во сне. Штрудель пригорюнился.

– Опа-ля!.. – вскричал петух. – Прослушка на ветке.

Склюнул, проглотил без труда.

– Что они теперь вызнают?..

Зашевелились кусты.

Пробирался в логово неприметный мужчина со смытым лицом, вновь облеченный доверием. В руке – портфель. В портфеле – звукозаписывающее устройство.

Бормотал в недоумении:

– Сижу. Передаю на пульт. И вдруг – помехи…

– Это не помехи, – объяснил петух, – а шевеление пищи, не более того. В желудочном тракте куриного существа.

– Немедленно! – приказал мужчина. – Возвратить на место.

– Чего?

– Чего взяли.

– А чего мы взяли? – спросил Штрудель.

– Сами знаете.

– Нет у меня, – отмахнулся петух. – И у него нет.

– Отдайте то, чего нет.

Называть микрофон запрещалось по инструкции, и Штрудель с петухом этим воспользовались. Без особой радости.

– Ты прежде скажи, чего хочешь. Тогда, может, и отдадим.

– Издеваетесь?.. – зарыдал мужчина с портфелем. – Да я материально ответственное лицо. С меня вычтут…

– За что?

– За то, чего нет.

– Так нет же.

– Это такое нет – из-за границы выписано! Миллионы затрачены.

Продирался через кусты в обратном направлении, причитал:

– Снова отстранят… Лишат пропитания… Мороженого судака к празднику. Банки болгарских помидоров…

Винопивец шелохнулся на половике, приоткрыл глаз:

– И у меня – прослушка. В дупле зуба. После посещения зубного врача… Тугрик не пожертвуете? Для завершения летального исхода.

Пожертвовали. Даже два.

Подкинул на ладони, вздохнул, затихая:

– Что выпьешь напоследок, с тем и к Богу придешь...

Снова захрапел.

Логово. Лежбище. Берлога. Место последнего упокоения.

– Вот, – подытожил петух. – Истина – она проста, Штрудель. Либо ты в стае, либо тебя нет.

Штрудель пригорюнился. Произнес помимо желания:

– Сказал Фридрих Укушенный отцу своему, Альфреду Выродку: "Взглянул окрест меня — душа моя страданиями человеческими уязвлена стала".

– Это не он сказал, – возразил петух. – Это в иные времена.

– Он тоже. Мне ли не знать?

– Браво, друг мой!

5

Посидели в кустах.

Поглядели друг на друга.

– Между прочим, – сообщил петух, – и я изыскатель. Взмывал на воздушном шаре совместно с Жозефом Луи Гей-Люссаком. Для замера магнитного поля земли. Говорил ему над облаками: раз уж взлетел, убирайся отсюда к чертовой матери! Не послушал меня, ох, не послушал Жозеф Луи…

Штрудель выслушал его, спросил с заминкой:

– Что у нас дальше?

Петух ответил:

– Тюрьма, мой друг, тюрьма.

Просипел, фальшивя:

– И в дальний путь на долгие года…

Штруделю это не понравилось:

– А не мог бы ты? Через нефролепис – птерис…

– Мог бы, да не дозволено. Естественный исторический процесс – наблюдать, не вмешиваясь.

Затюкало на аллее.

Вышел на них человек, ощупывая дорогу палкой.

Вместо головы – кастрюля по самые плечи. С двумя ручками.

– Эй! – позвали из куста. – Тут скамейка. Садись.

Обстукал палкой вокруг себя, уселся, сказал изнутри гулким кастрюльным эхом:

– Благодарствую.

Помолчал.

Они помолчали.

Штрудель спросил осторожно:

– Гражданин. Который под кастрюлей. Случаем не народ?

– Народ, – ответил. – В вынужденном заточении.

– Как же тебя угораздило?

– Жена у меня. В безумствах не насыщаемых. Не перемог – внушение. Еще не перемог – кастрюля с макаронами на голову.

– А где макароны?

– Съел, – ответил кратко.

Оглядели его. Переварили услышанное.

– Снять ее можно?

– Снять нельзя – уши мешают. Да и не нужно.

– Как же ты видишь?

– Чего тут видеть? Глаза бы мои не смотрели!

– Ах! – восхитился петух – Ах-ах!.. И требований к нему – никаких. Какие к кастрюле требования?