Между молотом и наковальней - Николай Лузан

Он пробежался по нам недовольным взглядом и спросил:

— Вы кто?

— Свои! — бодро ответил Кавказ.

— Свои? А пропуск есть?

— Какой еще пропуск? Я из охраны президента! — повысил голос Ибрагим.

— И что? На тебе это не написано, — остался невозмутим цербер.

— Как — что?! — Ибрагим зашарил по карманам.

— А то — без звонка Гембера или Емельяныча пропустить не могу.

— Ты че, не понял?! Я тебе русским языком сказал: мы из охраны президента!

— Понял, но без пропуска нельзя, — гнул свое часовой.

— Ибо, не дави, наверное, он нас за шпионов принимает, — попытался свести разговор к шутке Кавказ.

— Шпионы не шпионы, но без пропуска и приказа Гембера не пущу! — уперся цербер, и на его щеках заиграли желваки.

Похоже, наша экскурсия на «дачу Горбачева» закончилась, не успев начаться. Лида заскучала, у меня тоже стало кисло на душе. На выручку пришел опытный Кавказ и пустил в ход испытанное и, как правило, не дающее сбоя оружие — святое для абхаза гостеприимство. Цербер от его красноречия стал таять на глазах. Я воспользовался моментом и тоже применил коварный прием, который пока успешно открывал самые запретные двери в Абхазии. Возвратившись к машине, достал из сумки дежурный экземпляр получившей здесь известность книги «Мое сердце в горах» и в подтверждение наших совсем не шпионских намерений показал часовому.

Яркая обложка, а еще больше фотографии известного в Абхазии политика и историка Станислава Лакобы, писателя Фазиля Искандера привлекли его внимание. Нехитрый прием сработал и на этот раз. Цербер с любопытством зашелестел страницами и на одной, где были фотографии военных лет, задержал внимание. А через мгновение с удивлением воскликнул:

— Так это же мой брат!

— Смотри лучше, может, себя найдешь! — подогрел его хитрющий Кавказ.

— Теперь видишь, какие к тебе люди приехали, — развивал успех Ибрагим, так и не нашедший в своих карманах удостоверения.

— Будешь молодцом, так в следующей книге Николаевич, — и Кавказ кивнул в мою сторону, — обязательно и про тебя напишет.

После такой массированной атаки цербер дрогнул, его лицо смягчилось и он, оправдываясь, зачастил:

— Ребята, я же против вас ничего не имею. Но… Ладно, подождите, я позвоню Аслану!

Мы приободрились и стали прислушиваться к звукам, доносившимся из-за неплотно прикрытой двери дежурки. Мой тренированный слух уловил характерный треск армейского полевого телефона ТА-57, потом послышалась неразборчивая речь. Разговор продолжался не больше минуты, и когда часовой снова появился на крыльце, то мы с Лидой поняли, что и эта «дверь» Абхазии откроется перед нами.

— Подождите немного, подъедет Аслан и все решит, — объявил цербер и снова уткнулся в книгу.

Ждать появления начальника дежурной смены охраны госдачи долго не пришлось. Из глубины парка донесся приглушенный гул мотора, и из-за поворота показался вишневый «жигуленок». Его хозяин — Аслан узнал Ибрагима и после короткого разговора, с кучей оговорок разрешил нам объехать вокруг «дачи», но о том, чтобы зайти в нее, не могло быть и речи. Здесь он оставался непреклонен. Это, конечно, крепко подпортило настроение, так как никакие рассказы Ибрагима с Кавказом не могли заменить то чудо, которое мы с Лидой надеялись увидеть собственными глазами. Тем не менее я не терял надежды и в душе рассчитывал, что в какой-то момент доброе абхазское сердце дрогнет, и не ошибся.

Как только мы втиснулись в «жигули», я решил повторить трюк, только что проделанный с часовым, достал из сумки книгу и положил на видное место. Реакции Аслана не пришлось долго ждать. Раз-другой он бросил на нее любопытный взгляд и уже на первом вираже дороги попался на мою наживку. Не выпуская руля, левой рукой вел машину, а правой перелистывал страницы, пока не зацепился за фотографию с однополчанами. Один из них оказался героем очерка «Молох», и у нас с Асланом завязался оживленный разговор на тему войны.

«Жигуленок» лихо накручивал один за другим крутые повороты, позади остался огромный парк, и после очередного виража мы припарковались на стоянке. От открывшегося вида мы с Лидой потеряли дар речи. За годы путешествий по Абхазии нас трудно было чем-то удивить. Но здесь, на этом крохотном пятачке земли, природа оказалась необыкновенно щедра. Мюссера напоминала забытый и оттого еще более завораживающий своей первозданной красотой рай. Мы не могли сдержать восторга.

Аслан довольно улыбнулся и великодушно разрешил прогуляться, но предупредил:

— Ничего не фотографировать и с дороги не сходить!

— Конечно-конечно! Только одним глазком! — заверили мы с Лидой и поспешили присоединиться к нему.

Дорога, густо усыпанная гигантскими иголками средиземноморских сосен и ливанских кедров, резко пошла вверх. «Дача Горбачева», издалека казавшаяся избушкой на курьих ножках, с каждым новым шагом прорастала из горы и на глазах превращалась в диковинный желто-мраморный замок. Два наземных этажа опоясывала изящная анфилада летних балконов, которые по углам переходили в нечто напоминающее то ли капитанский мостик, то ли сторожевую башню. Слева от главного входа, за рядом кажущихся воздушными египетских колонн и громадными цветными витражами угадывался бассейн. С южной стороны над последним этажом просматривался зимний сад.

Летняя резиденция бывшего генсека ЦК КПСС разительно отличалась от других правительственных дач прошлых вождей — на Холодной речке, в Новом Афоне, Сухуме и Пицунде. Те «осколки советской империи» — серо-зеленые приземистые каменные коробки, затерявшиеся среди скал и прятавшиеся от людского глаза за густой стеной леса, больше напоминали гнезда стервятников. «Дача Горбачева» была открыта солнцу, морю и всем ветрам, она словно бросала вызов им — этим символам той мрачной и жестокой эпохи.

Поднявшись на смотровую площадку, мы с Лидой какое-то время не могли сдвинуться с места, пораженные и очарованные необыкновенной красотой морской бухты и набережной. Аслан, похоже, окончательно проникся к нам доверием, решил сквозь пальцы смотреть на все инструкции и великодушно разрешил зайти внутрь «дачи».

Массивная деревянная дверь легко поддалась одному его нажатию, мы с Лидой, сгорая от нетерпения и любопытства, перешагнули порог. Вслед за нами последовали Ибрагим и Кавказ. Больше часа Аслан, как заправский экскурсовод, водил нас по дворцу последнего советского вождя, который так и не успел «поцарствовать» в нем. Я поражался громадной чудо-люстре, распустившейся над лестничными пролетами диковинным шестиметровым каменным цветком из уральских и алтайских самоцветов. Богатству библиотеки, где за честь почло бы заседать Британское научное королевское общество. Строгой роскоши обеденного зала, за которым не зазорно было бы посидеть самому сэру Артуру и его доблестным рыцарям. Бесчисленным спальням, способным вместить весь гарем турецкого султана Мехмеда Второго.

Все то время, что мы бродили по «даче», меня не покидало грустное чувство. Эти громадные, лишенные человеческого тепла и души залы, мебель, картины, в которые было вложено столько труда и таланта, так никому и не послужили. Эта «дача Горбачева» вольно или невольно стала символом его эпохи — эпохи несбывшихся надежд, горьких разочарований и бесплодно потраченных сил. Покидал я ее со смешанными чувствами, но долго печалиться нам с Лидой не пришлось.