На то и волки... - Александр Бушков

Вошел Фрол – коренастый, лобастый, лысиной и в самом делеслегка напоминавший Ульяныча, в белой тройке и алой рубашке, расстегнутой чутьли не до пупа и выставлявшей на обозрение золотую цепь в палец толщиной (нарядне каждодневный и означавший практически то же, что фрак для дипломатов в днибольших приемов).

– Саммит? – усмехнулся Лалетин.

– Делегация испанских трудящихся, – Фролусмехнулся в ответ. – Там есть кое-что интересное и для тебя, пусть потомприедет Нугзар, поговорим… Эти забугорные – народ первобытный, честное слово.Непременно следует по этикету увешаться побрякушками и повесить на стену вхолле хоть один «узик». Иначе нет того имиджа. Думаешь, эти черномазые, чтотолкают наркоту на Бродвее, катаются в розовых кадиллаках из-за дикарской любвик ярким краскам? Тоже имидж, полагается нанизать на пальцы десяток гаек ивозить по три блондинки на заднем сиденье, иначе уважать не будут. Дети… Что утебя стряслось?

Он слушал внимательно, изредка перебивая короткимивопросами. Пару раз в дверь заглядывали кожаные и галстучные мальчики, но тутже исчезали, отосланные небрежным жестом.

– Называется – жили-жили, не тужили… – сказал Фролзадумчиво. – Ты знаешь, про булдыгинский клад и в самом деле уже началикружить какие-то побасенки. Только это сказочки для детей младшего рэкетирскоговозраста, которые даже «Бульварный листок» не читают… А вот насчет Беса твойДанил прав на все сто. Хоть он и наглец, не стал бы лезть на рожон, не появисьвозле него крутой дяденька-провокатор… Мои тоже доносили о каком-то«джентльмене», но концов не нашли… у тебя на «заимке» все спокойно?

– Вроде все.

– На «заимку» пока никто не облизывался.У Соколика наглости не хватит, хоть он и дурак, алюминиевые контракты ипрочие фабрично-заводские будни опасений не внушают, иначе ты бы знал, а изстоличных «крестных батьков» никто не пытался влезть в наши угодья, иначе я бызнал… В самом деле, тупик получается? А, Кузьмич?

– Может, следовало бы Беса…

– Ну не могу я пока его выпотрошить… – досадливопоморщился Фрол. – У меня руки чешутся, но пока жив Батенька или пока Бесне заигрался до полного беспредела, нельзя устраивать гладиаторские бои.Батенька у нас – пережиток из раньшего времени, динозавр, но нельзя идтипоперек старика, общественность не поймет, он как-никак живой пример, на неммолодежь воспитывают, когда учат жить по понятию… Ох мне этот старый закал… Онже в шестьдесят восемь, обормот, своим хотением на зону отправился, позарезнеобходимо было, видите ли, рассудить уральские скандальчики. И Бес у него подкрылышком. Только плох Батенька, вести доходят, хоть и лежит в санчасти сцветным телевизором и спелыми киви, а медсестренки из вольных минетамиублажают…

– Что же нам, сидеть и ждать, когда Батенька помрет?

– Ждать, конечно, нельзя… – задумчиво сказалФрол. – Иллюзий, Кузьмич, строить не будем. Не нравятся мне эти игры. Этодурики вроде Щекоталова с его трясущимися перед объективом ручонками святополагают, будто Система столь же организована и упорядочена, как обкомы и ЦК вбылые годы. И неведомо придурку, что бардак присутствует во всех сферах… И еслирука Москвы уцапает кого из нас за шиворот и решит вздрючить для примера,обязательно вздрючат… Не хочется мне что-то на старости лет пенсионерствоватьна Багамах. Я хочу доживать здесь. И хочу, чтобы здесь был порядок, чтобыбеспредельщики не обливали малину дерьмом на каждом шагу. Хватит, десять летстрану трясет в падучей… Если эти придурки доведут до взрыва, «бультерьерами»не отгородишься. Остаются опять же Багамы, а я не хочу… Хорошо, – онпохлопал себя ладонью по колену, что-то решив. – Стая жрет слабых, но неотдает сильных. Как выражается Датико, брат для брата в черный день… Знаешь, зачто я тебя уважаю, Кузьмич? За то, что не купил коронацию за деньги, когдапредлагали такую возможность.

– Не мой имидж, – усмехнулся Лалетин.

– А иные дурачки купили. И зовутся теперь ворами взаконе, взбздыкнутые… Во всем должен быть порядок. И пока ты этот порядокуважаешь, ни одна сволочь не позволит тебя опустить. И не посмеет. Не ради тебядаже, а ради порядка, потому что на нем жизнь держится… Короче. Бери билет илети в белокаменную. Пойдешь к Карему Бароеву.

– «Интернационал»?

– Он. Ну, открывает человек рабочие заседания своихструктур гимном СССР, прихоть у него такая… Почему бы и нет? У каждого своиприбамбасы… Карем в московской мутной водичке плавает, что твоя акула. И стоитповыше нас с тобой на парочку порядков. Если против тебя работает какая-тостоличная гнида, «Интернационал» ее вычислит, он это умеет. Не на халявку,разумеется. Что-то он от тебя потребует, ему как раз нужен человек твоегополета, имей в виду. Но насколько я могу судить, от его просьб всегда бываетприбыль. Пора тебе выходить на орбиту повыше, да и мне тоже… Ну, отправил ясвоего пацана в Кембридж, а ты – свою Элку, но это ж не достижения, а прозажизни… В губернаторы не думаешь подаваться? У нашего обаяшки срок кончается.

– Мне бы сейчас разобраться с этими наездами…

– Одно другому не мешает, – сказал Фрол. –Докушать Беса, разобраться с наездами – это опять-таки проза. А поэзия как рази заключается в установлении надежного порядка, который бы всех устроил… илибольшинство, по крайней мере, всех-то довольными не сделаешь, как ты на головени прыгай… Решено, Кузьмич. Я «Интернационалу» позвоню прямо сейчас, в тебе-тоя уверен – не забудешь старых друзей, как бы ни взлетел… А потом – у менятам полкурса института физкультуры, застоялись ляльки…

…Он в конце концов решил развеяться, а потому и выпито былонемало, и отдано должное длинноногим гимнасткам (физкультурный институт недавнопо новой моде переименовали в академию, но благонравнее студенточки от этого нестали), и с «испанскими товарищами», пока они еще не ужрались в полном восторгеот сибирской экзотики, удалось провести парочку перспективных разговоров.Голова, правда, была почти что ясная, за четыре часа перелета прояснилась окончательно,и в самолете он не выпил ни капли из того, что щедро носили обходительныестюардессы бизнес-салона. Два телохранителя не пили по должности.

У трапа поджидали полдюжины разнокалиберных иномарок – ноего машины здесь не было, Кузьмич был уверен в себе и без таких прибамбасов,отличавших скоробогатенькую молодежь – а посему вместе с двумя своими ореликамидемократично проехал в общем автобусе до серого здания аэропорта и под вывеской«Выход в город» сразу увидел своего человека, выполнявшего здесь, в столице,кучу разнообразнейших функций. А рядом с ним, так, что сразу становилось ясно –они вместе, – стоял другой, лет тридцати, молодой славянский бизнесмен срекламы какого-нибудь «Фак-инвеста», как две капли. Под ложечкой что-тонепонятно ворохнулось, и Лалетин выругал себя – не стоит уподоблятьсяпуганой вороне, право… Ничего еще не решено, мы жилистые…

Незнакомец пружинисто шагнул вперед: