Кроха - Эдвард Кэри

Через неделю пришло письмо от моего наставника:

Моя семья в Версале

Омнибус выпустил своих пассажиров. Можно было безошибочно их опознать. Обитатели Версаля подчинялись правилам, строго их соблюдали и, хотя все были облачены в платья разных цветов, они сами оставались бесцветными. Обитатели же Обезьянника громко и самодовольно заявили о своем прибытии, и их сразу можно было заметить в толпе. В Версале, впрочем, они казались чужаками, потому как не были созданы для дворцов, и подобная разновидность архитектуры не предназначалась для таких, как они. Прямо на моих глазах произошло столкновение двух чужеродных миров.

Первым я увидела доктора Куртиуса – с прямой спиной, напряженного, похожего на старого журавля в ослепительном новом костюме, словно очутившегося во дворце по ошибке, на его левой щеке сиял большой синяк.

– Сударь! – вскрикнула я. – Я здесь!

– Это ты? – изумился он, и радостная улыбка расколола его застывшее лицо. – Так и есть. И правда ты. Сколько же тебе теперь лет?

– Сударь мой! Доктор Куртиус!

– Мари, Крошка Мари!

– Крошка. Просто Крошка! – раздался громоподобный возглас.

Вдова, с раскрасневшимся лицом, возбужденная, вышла вперед, опираясь на трость, неуклюже передвигаясь в огромном платье с кринолином. Она курила сигару.

– Мадам! – отозвалась я.

– Ну, ты и доставила нам забот!

– Крошка! – рявкнул кто-то. Ко мне ковылял, прихрамывая, Жак, одетый в явно стеснявший его жилет. – Желтый нанкин. Прямо из Японии.

– О, Жак! – воскликнула я. – Милый Жак! Сколько убийств произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз? Скольких повесили на Гревской площади?

– Жуть сколько! Много!

Вся семья пожаловала, за исключением, понятно, Эдмона. Он мало того что отсутствовал, так о нем даже не упоминали. Были и еще новые люди, какие-то мальчишки, одетые в одинаковые костюмчики, все с красными гербами на груди, и в центре каждого была вышита буква К. У Жака в подчинении был один, деревенского вида увалень с бритой головой.

– Кто это такие? – поинтересовалась я.

– Кто, спрашиваешь? – отозвалась вдова. – Мы значительно расширились после твоего отъезда, и теперь у нас много прислуги. Не могли же мы сидеть и ждать твоего возвращения.

– Разумеется нет, мадам.

– У нас теперь еще двадцать четыре изваяния, и у нас теперь не один только Обезьянник. Мы пристроили к нему новые здания!

– Здания! Боже мой! – воскликнула я. Мне показалось, что по мере возрастания их архитектурных приобретений расширялась и сама вдова, чье тело зримо отражало прибавление их недвижимости. – Никогда бы не подумала…

– Насколько я помню, твоя крошечная голова вообще мало думает. Не потому ли тебя прозвали Крошкой?

Двое парней несли тяжеленные картонные коробки.

– Что в них? – спросила я.

– Не твоего ума дело, – фыркнула вдова. – Пойдем, покажи нам все. Мы хотим все увидеть. Мы проделали такой длинный путь не для того, чтобы на тебя глядеть. Полагаю, вовсе не за этим!

Я показала ей, в какие окна обычно выглядываю. Потом привлекла ее внимание к крыше. Вскоре зазвонили колокола королевской часовни: настала пора зайти во дворец. Вдова стреляла глазами по сторонам. Мой хозяин опоясался взятой в аренду шпагой, и с нею стал похож на гончую с торчащим хвостом.

– Вам понравились мои головы? – спросила я.

– А тут вообще-то довольно грязно! – сварливо заметила вдова.

– Вообще-то дворец очень большой, сами видите, – объяснила я, – настолько большой, что очень трудно содержать его в чистоте. Это все дикие кошки. В мой буфет однажды пробралась мышь. Так как вам мои головы?

– И что, сюда всех пускают? – не унималась вдова, завидев толпу перед Аванзалом Большого столового прибора. – Но, разумеется, мы не такие, как все, – заявила она громогласно. – Наша девочка – дворцовая художница при принцессе Елизавете. А что там за дверью?

– Нам пора в Аванзал Большого столового прибора, – сказала я. – Надо поторопиться.

– Никто меня никогда не торопит. Правда, Куртиус?

– О нет, Крошка, не надо ее торопить!

В зале караула, где все дожидались своей очереди, парни с коробками начали их спешно распаковывать. И тут я увидела в коробках мои восковые головы короля и королевы.

– Нет, прошу вас! – воскликнула я. – Не надо вносить их туда! Вы не должны этого делать!

– Нет, должны! – отрезала вдова. – Нам же надо оценить их сходство!

Я не смогла ей помешать. И раньше никогда не могла. Они вошли в зал. Вначале вдова, за ней Куртиус, потом парни с восковыми головами, а за ними Жак со своим слугой. Я не стала пробираться к швейцарским гвардейцам, как обычно, а держалась поближе к окнам, чем избежала начавшуюся суматоху.

В отличие от моих прошлых посещений Аванзала Большого столового прибора, сегодня переход людей из одного помещения в другое происходил не группами через определенные интервалы времени. Все встали толпой перед подковообразным столом. И сегодня гул голосов раздавался только за оцеплением королевских гвардейцев, со стороны публики. С другой стороны оцепления, где находились королевские особы, все только смотрели – но не на еду в тарелках, а на собравшийся народ.

Потом я заметила головы, мои головы, но их держала не я. Восковые король и королева, а перед ними – сам король и сама королева. Сходство обеих пар голов было полным. И если в самый первый момент по завершении работы я ощутила радость и гордость – это же были мои работы! – то сейчас меня внезапно одолело сомнение, которое как ядовитая лужа расползалось в моей душе. Головы, которые были подняты вверх, не имели тел, хуже того: обе были лысые, ибо на них отсутствовали парики, и посему выглядели они скальпированными. Они были устрашающе голыми и незаконченными. Там, где должны были быть глаза, зияли пустоты. Такое возникало впечатление, будто эти головы приволокли сюда прямо из прозекторской, и король с королевой лицезрели себя после смерти. Но я же этого вовсе не хотела. Это неправильно. Это чудовищная ошибка. Они никогда не должны были встретиться – мои король и королева и их живые прототипы. И тут я услыхала отчетливые хлопки в ладоши. Это, безусловно, аплодировал Куртиус. И я подумала: «Как чудесно! Как все-таки чудесно!» Но затем послышался стон, стонала женщина, затем раздался лай, похожий на собачий, а потом со всех сторон раздались крики, вопли, стенания.