Кроха - Эдвард Кэри

– Ладно, пойдем со мной.

И мы пошли – но не в прежний Обезьянник, а через обширную новую пристройку, где я еще не была.

– Вам понравились головы? – спросила я. – Мои головы. Хотя бы чуть-чуть.

– Я надзираю за коллекцией недужных уродов.

– Мы прошли долгий путь после Берна, сударь.

– Берн? О да, я его помню, Крошка. Да, долгий путь – и да! Вот кем я стал. – Он ускорил шаг, точно за нами гнались. – Я тебе скажу кое-что, Мари. Люди поняли, в чем состоит мой талант. Я великий уравнитель. Понимаешь, я уравниваю людей. Обо мне писали в газетах – и я это читал! – и теперь, Крошка, меня называют великий уравнитель.

Он бросил на меня странный взгляд, точно внезапно пробудился ото сна.

– О, моя дорогая Мари, – воскликнул он, глядя прямо на меня и улыбаясь мне впервые за все время. – Я бы никогда не сказал этого в ее присутствии, потому что она такая властная, но я… рад, что ты вернулась домой!

– Я тоже очень рада вас видеть, сударь, но еще я скажу, что мне было очень грустно покидать дворец. Я прониклась симпатией к Елизавете, а она ко мне. Думаю, мне следует туда вернуться, и как можно скорее. Вы же отпустите меня, не так ли?

– Версаль лишается своих обитателей, Мари. Аристократы спешно его покидают.

– Неужели? Вы уверены? Но почему? Я не пони-маю…

– Не знаю, известна ли кому-нибудь причина, кроме разве что вдовы, ведь она изучает тот мир. И никто не понимает его лучше, чем она. Все рушится, надвигается хаос, Мари, ты разве не видишь? Люди затевают горячие споры по любому поводу. Хотел бы я, чтобы они не спорили так яростно, но они спорят. И это ее очень огорчает. Месье Мерсье стал такой беспокойный, все бегает, суетится, точно его замучили глисты. Все очень неопределенно.

– Так может быть, оно и к лучшему, что меня отослали оттуда прочь?

Куртиус, похоже, меня не слышал. Он ни с того ни с сего спросил:

– А она любила тебя, твоя Елизавета? Как это приятно быть любимым. Пойдем-ка…

Версаль? Аристократы его покидают? Разве такое возможно?

И я задумалась, наступит ли снова какая-то определенность.

Новое начало

– Появляются головы, новые головы, о которых приходится каждый день думать, – объявил мой наставник. – Обезьянник так разросся, что теперь мы уже не можем остановиться, даже если бы хотели. Вон там, Мари, твоя мастерская.

– Моя собственная мастерская?

– И с тобой будет постоянно работать Жорж Офруа.

При этих словах показался мальчуган.

– Здравствуйте, мадемуазель, – произнес он с поклоном.

Это он ко мне обратился.

– Привет, Жорж, приятно познакомиться.

Какое веселое, здоровое личико и какие кривые зубы! Он сразу мне понравился. Самый обычный тринадцатилетний мальчишечка. С каких пор мне знакомы такие создания?

– Я буду выполнять все, что вы мне поручите, – сообщил он. – Я к вашим услугам.

– Очень рада это слышать. Я и не знала, что у меня будет помощник. Раньше никогда не было.

– Я буду все хорошо делать для вас, мадемуазель.

– Не сомневаюсь.

– Я видел ваши королевские головы перед тем, как их отвезли в Пале! – воскликнул он. – Они такие знаменитые! Здоровские головы!

– Спасибо, Жорж, – вскричала я. – Так вот, значит, где они! В Пале-Рояль! Мои головы! А можно их увидеть?

– Тебе пора браться за дело, Крошка, – вмешался мой хозяин. – У тебя очень много работы!

Мастерская оказалась тесной комнатушкой, примыкающей к мастерской Куртиуса в первом этаже новой пристройки. Когда-то это был чулан с посудой, откуда все вынесли и поставили там стол и два стула. Своей двери в чулане не имелось, и туда можно было попасть, только пройдя через мастерскую моего наставника. В чулане было оконце, довольно высоко расположенное, поэтому мне пришлось приставить стул, чтобы выглянуть наружу. Но как бы там ни было, я обзавелась собственной комнатой, своей мастерской.

В первый день мои пальцы перетрогали все инструменты и банки, даже воск. Нам с Жоржем предстояло вылепить восковые руки для изваяния, для которого наставник сейчас заканчивал голову, а туловище изготавливалось в другой мастерской. Нашим первым заданием стали две лопатообразные заготовки для кистей с толстыми, как сосиски, пальцами, а потом в мою комнатку прибыло огромное туловище, с виду – типичного булочника из Шарантона, к которому предстояло приладить отлитые отдельно руки. Голова для этих пухлых рук была вся в оспинах, в пышном всклокоченном парике. Он смахивал на льва, изготовившегося к спариванию. Звали его граф Мирабо.

В тот первый день эти пухлые руки так захватили воображение, что я и думать забыла про Елизавету, идущую по коридору со своим гипсовым спутником в руках. Мысли были поглощены совершенно другими вещами. В процессе работы я обратилась к своему подмастерью:

– Прости, Жорж, не хотела совать нос, но скажи мне: тебе платят за работу?

– Конечно, мадемуазель, точно, как по часам. А иначе я бы тут не остался. Я хожу в расчетную, и мне дают мое жалованье. Хорошая работа.

– А как думаешь, Жорж, мне будут платить?

– Ну, а как же! Должны!

– Ты так считаешь? Послушай, Жорж, можешь мне показать эту расчетную? В мое время такой комнаты тут не было. Сама я ее не найду.

– Да я с радостью. Прямо сейчас? Ну, конечно, нет ничего проще.

Мы пошли по коридору, завернули за угол и сразу попали в старый дом, где я знала каждую половицу. Когда мы поднялись по лестнице во второй этаж, нас встретил манекен Анри Пико, теперь облаченный в тонкую белую сорочку и шелковый жилет в крупную полоску. В помещении, называвшемся расчетной комнатой, стоял высокий несгораемый шкаф. Холодное нутро этого железного истукана было наполнено сокровищами Кабинета доктора Куртиуса. Позже я узнала, что от него было три ключа: один у вдовы, один у Куртиуса и один у счетовода. Когда мы вошли, этот самый счетовод восседал на высоченном табурете: на вид лет двадцать пять, преждевременно поредевшие каштановые волосы, карие глаза и неприветливое мучнистое лицо.

– Вот Мари Гросхольц, – представил меня Жорж. – А это, мадемуазель, Мартен Мийо. Он ведет учет.

Мартен указал на мои очки и произнес:

– Двадцать ливров, – и помолчав, добавил: – Вы жили во дворце.