Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич

Иннокентий окликнул ближнего коновода и приказал найти кузнеца. Через несколько минут явился Петриков.

– Ты вот што, Ефтеич, сёдни уже пришли и ночевать будем здесь, глянь-ка по своей части, штобы подковы… да холок сбитых не было, утром рано снимемся, ещё, как я кумекаю, не мене, как два перехода.

Петриков отряхнул рубаху.

– Известное дело! Ща, тока глотку промочу, а то от пыли всё пересохло. – Он сел, снял сапоги, размотал портянки, накрутил их на голенища и босиком пошёл к ручью, приседая и тряся ногами, разгоняя застоявшуюся кровь.

Солнце было ещё высоко, но лошади устали. За шесть переходов с двумя ночёвками эскадрон прошёл около ста вёрст, и только ротмистр Дрок знал, сколько ещё впереди. Четвертаков тоже знал, Дрок поделился с ним сегодня утром, и надо было рассчитать силы так, чтобы хватило ещё на два перехода. Но это уже завтра.

Иннокентий отпил из фляжки тёплой воды, подозвал отделённого и приказал, чтобы людям не давали пить из ручья, а дали бы остыть, потому что он знал, что те не оторвутся и насосутся прохладной вкусной воды, как клещи, потом их с травы уже не поднимешь, а ещё дел по горло: чистить оружие, в него за день набилось пыли, привести в порядок лошадей, поесть и только после этого располагаться на отдых.

Иннокентий тряхнул головой, отбрасывая дорожные заботы, и сразу услышал, как на западе и на севере ухает артиллерия. «Давит германец!» – подумал он, сел и стал разбирать драгунку.

Германец давил. На пятые сутки северный фланг Неманской армии сбил северный фланг русской 5-й армии и основательно продвинулся к Митаве. Центральная группа наступала на стратегический центр Шавли. Южнее Неманской армии 10-я германская наступала на Ковно и Гродно. Жестокие бои полыхали на направлении Седлеца, где располагался штаб Северо-Западного фронта. Передовые части германской 8-й армии снова подступили к крепости Осовец. Группа Гальвица вместе с 9-й армией уже подпирали Варшаву. Южнее Варшавы объединённые силы германцев и австро-венгров резали выступ русской Польши.

По всему фронту гремело, поднимало на воздух землю и заваливало людей, уже мёртвых и ещё живых.

Заваливало людей и на сотнях километров на Западном фронте, где французы и англичане бились с германцем, и на сотнях километров в Турции и Персии, там русские побеждали турок. Три огромных фронта, как три Молоха, вбирали в себя для сожжения и смерти детей человеческих.

– Давит германец, а? Сдюжим?.. – спросил Четвертакова подошедший голый Дрок.

– Сдюжим, ваше высокоблагородие.

– Надо бы сдюжить! – Дрок чесался по всему телу, скрёб ногтями и матерился.

Рядом оказался Кудринский, он смотрел на ротмистра, и от стыда у него пылали щёки.

– Раздевайтесь, корнет, а то покроетесь паршой, идёмте купаться. Вахмистр, за старшего.

Четвертаков глянул на Кудринского и подумал: «Какие же они разные, эти ахфицера – есть сосунки вроде этого, а есть звери, как тот, што из плена!» Четвертаков уже точно знал, что потерялся среди офицеров, с одной стороны корнет Введенский, давший ему в морду, и поручик Смолин, готовый дать, если бы были силы; а с другой стороны Вяземский, бывший со всеми нижними чинами на вы; Дрок, ни разу никого не тронувший, но не сказавший ни одного нематерного слова, и этот, который сейчас думает, как бы ему искупаться и при этом не оголить своих причиндалов.

– Ну, корнет! – не отставал Дрок. – Не пойдёте купаться, так расставьте ноги пошире, проветрите, а то сопреют все ваши мужские мечты и намерения.

Кудринский был выше Дрока на голову, он стал медленно расстёгивать пуговицы.

«Рассупонится, никуды не денется! – с улыбкой наблюдал молодого корнета вахмистр. – А то ить и правда – сопреют!»

Кудринский расстёгивался, у него были намертво сжатые губы и застывший взгляд на ротмистра. А ротмистр вдруг вскрикнул, взвизгнул, вспрыгнул и на манер козлиного помчался к ручью. Кудринский растерялся, Четвертаков мысленно подталкивал его: «Ну же, давай, телок!», и Кудринский широко побежал за ротмистром и был похож на древнегреческого атлета. Четвертаков кликнул взводного, велел командовать, разделся и тоже пошёл к ручью. Когда офицеры наплескались и напрыгались, словно убежавшие от родителей дети, эскадрон по шею погрузился в ручей, вода остановилась и поднялась, как в запруде, и стала коричневой от песка, поднятого сопревшими после сапог ногами.

Когда стемнело, прибежал из № 2-го эскадрона вестовой. № 2-й эскадрон стал в пяти верстах на уже пройденной № 1-м эскадроном дороге. С вестовым приехал отец Илларион.

Тем же вечером с учебной командой перед отбытием на курсы прапорщиков прощался вахмистр Жамин. Подполковник Вяземский, адъютант Щербаков и командиры эскадронов наблюдали из ворот. Жамин их не видел.

№ 5-й и № 6-й эскадроны были построены на ближнем выгоне местечка Чекишки, сначала в пешем строю с лошадями в поводу и без сёдел. Потом Жамин скомандовал: «Седлай!» Потом: «Садись!» Потом: «Глаза вправо!» – потом сам в седле поехал вдоль строя. Вяземский и Щербаков видели, как Жамин толкал в морду выбившуюся из строя лошадь и подносил кулак к морде нерадивого драгуна, сначала тропотала лошадь, потом вздрагивал драгун. Потом они удивились, когда Жамин встал на фланге эскадронов и проверял, чтобы из-за пики правофлангового не были видны пики остальных двухсот всадников, это было высшим классом муштры. Потом вахмистр перестроил учебную команду в два ряда, выехал на фронт и провозгласил:

– Прощаюсь с вами!.. – Он говорил с паузами, будто сдерживал слезу. – Однако погодите, сволочи!.. Ещё я вернусь!.. Германец не убьёт, так я отхлестаю… Вовек живы будете! – Потом он поставил коня свечкой и проорал прощальное: – Вольна, с-сучьи дети! Р-разойди-и-ись!

Вяземский с офицерами переглянулись, покачали головами, и Щербаков сказал:

– Правильное вы, Аркадий Иванович, приняли решение.

– Да! – задумчиво ответил Вяземский. – Как было не послушать умнейшего Евгения Ильича… Точно бы они подкараулили его в спину.

* * *

Рано утром 7 июля № 1-й эскадрон поднялся от артиллерийской канонады, загрохотавшей на севере. Срочно поседлали. Дрок отправил вестового к фон Мекку, а сам взял направление на северо-запад на Жагоры, откуда предполагал начать поиск кавалерийского отряда князя Трубецкого. К 9 часам перешли мелкую Мушу в трёх верстах южнее населённого пункта Янкуны. В это время был слышен уже не только артиллерийский, но и ружейный огонь с северо-востока, и эскадрон повернул туда. Через полчаса справа над лесом примерно в версте высоко поднялась пыль, и Дрок послал разведку, разведка вернулась с запиской от фон Мекка. Оказалось, что фон Мекк сразу пошёл на север и сейчас опережает № 1-й эскадрон и уже достиг пулемётных парков и обоза отряда князя Трубецкого. Дрок направился к нему и отослал двух вестовых по обратной дороге к двигавшемуся Вяземскому. Через час эскадрон нагнал вестовой от Вяземского, он скакал всю ночь и, достигнув эскадрона, просто свалился с лошади, при нём была записка, что Вяземский с остальными силами полка должен к 12 часам достичь местечка Жагоры. Это было плохо, потому что и Дрок и фон Мекк получили приказ из штаба отряда Трубецкого окапываться западнее деревни Круки. От Круки на запад на сорок вёрст был разрыв фронта, поэтому Дрок и фон Мекк должны были высылать разъезды вплоть до Кляйн-Бланкенфельда южнее Жагоры и наблюдать, не пойдут ли германцы на прорыв через образовавшуюся дыру. Было совершенно необходимо срочно предупредить Вяземского о том, что он неожиданно может грудью оказаться перед фронтом пробивающегося противника. На перехват Вяземского вызвался Кудринский на своём великолепном гнедом гунтере по кличке Щелчок. Кудринскому предстоял поиск полковой колонны, поэтому севернее его маршрута Дрок выслал для завесы второй взвод, а сам остался с полуэскадроном. Четвертаков дал корнету двух опытных драгун.