Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич

Через час пришёл младший Барановский, он тоже получил приказ убираться из Седлеца и предписание явиться на первый этапный сборный пункт на Седлеце-сортировочной. Младший Барановский давно ждал этого приказа, поскольку никак не мог рассчитывать, что всех евреев из черты осёдлости, из всех губерний русской Польши, Галиции и Курляндии эвакуируют, а его оставят. На чудеса могут рассчитывать только дети, и то если это не еврейские дети. Это стало понятно после бесполезной попытки московского раввина, уважаемого доктора Мазе, что-то объяснить в Ставке, что, мол, русским евреям русские ближе к сердцу и им житьё под немцами будет хуже, чем под русскими, потому что немцы более оборотистые в делах.

В тот момент, когда Кейла, старшая женщина в семье Барановских, умерла от разрыва сердца, старшей женщиной в большой семье Барановских стала жена младшего Барановского, злая стерва Ривка, сделавшая своего мужа подкаблучником, и Малка попала в её подчинение. Покойная Кейла не любила Ривку, и хотя и была старшей женщиной в семье, но этим положением тяготилась, а Малку оберегала.

Старший Барановский и Малка в середине июля прошлого года в последние мирные дни перешли границу и с контрабандой пошли в Седлец к младшему Барановскому. Контрабанда была сущим пустяком – несколько рубинов и мешочек деталей для часов, чтобы собрать всего-то десять пар неплохих и недорогих немецких наручных часов. Старший Барановский у отца Малки и других контрабандистов из приграничных с Россией территорий Пруссии покупал разобранные часы и мелкие рубины, и Малка их проносила. На границе всё было обставлено порядком – и жандармский начальник, и пограничный. И даже если Барановский и его малолетняя спутница, которую он выдавал за дочь, были бы схвачены, их отпустили бы за небольшую взятку. Поток еврейской контрабанды был огромен, хорошо налажен, и никто из русских чиновников, стоявших на берегах этого потока, не захотел бы лишиться маленькой выгоды, маленькой от каждого еврейского контрабандиста, но ощутимой от всего потока. Тем более что дальше поток разветвлялся наверх большим чинам. Только вода, если её оставить в покое, течёт вниз, а деньги не вода, деньги всегда сами знают, куда им течь, главное, чтобы никто не мешал.

Война началась, когда старший Барановский и Малка уже обходили стороной Варшаву. Барановский отправил Малку дальше к брату, потому что свёрток с контрабандой находился в теле Малки, а сам вернулся за родителями Малки, но было поздно, тех русских чиновников не стало, их заменили неприкормленные русские военные, и старые родители Малки остались там – в Пруссии. Так Малку приютила как приемную дочь старшая женщина семьи Барановских. И против Малки начала подковёрную войну Ривка.

Сейчас, трясясь на телеге старшего Барановского, Малка испытывала пять несчастий: она навсегда потеряла родителей и свою семью, она это поняла. Она не могла помыться и сменить платье, она вынуждена вскорости выйти замуж за сопливого сына старшего Барановского, она рассталась с самым лучшим из русских, кого знала, Петей, и она – беременна. О последнем явно свидетельствовали набухавшие с каждым днём груди и подозрительные взгляды Ривки. Самое большое несчастье было в том, что замуж надо выходить немедленно. Несмотря на то что младшему Барановскому было всё известно, ведь это же он подстроил ей русского офицера, Малка знала, как предъявить себя девственницей семейству старшего Барановского, а девственницы не бывают беременными. О своем стародавнем позоре Малка всё вычеркнула из памяти, когда она только-только стала девушкой. И она не хотела помнить о том, как те противные двое немецких мальчишек уговорили её зайти в сарай на соседнем фольварке и ничего не смогли сделать, только испортили.

Но никто не заводил разговора о свадьбе. Может быть, Барановские уже что-то передумали и молчат? Малку это беспокоило, но она на всякий случай не выпускала из рук пеструшку, гарантию своей девственности. У Малки был мешочек с зерном, и она пеструшку подкармливала. И на это бросала косые и внимательные взгляды Ривка.

А добрая Кейла приняла Малку как дочь и заменила ей родную мать. Теперь Кейлы не стало, и Малку было некому защитить, некому выплакать слёзы и не у кого спросить совета. Малка только гадала, и всё без результата, рассказал младший Барановский о её связи с русским офицером или нет.

Два дня Барановские провели на сортировочной станции Седлеца среди других снятых с места семей. Потом стало известно, что поездов для них не подадут, евреи отпросились за подводами и двинулись в путь на восток. При них была еда, одежда и счастье, которое у каждого еврея всегда с собой: драгоценности, деньги и то немногое от их ремесла, что могло поместиться в узелке. Кто-то вёз инструменты, старший Барановский вёз детали часов и немного камешков рубина, младший тоже что-то вёз.

Младший Барановский был богатый и оборотистый. Настоящий. Старший со своей доброй Кейлой – бедный, больше похожий на русских: добрый и без царя в голове. Младший, пока старший с Малкой и детьми хоронил жену, успел за полную цену продать ресторан поляку и даже получить целиком свои деньги. Сейчас он ехал в пустой телеге с женой и молился, а Барановский-старший ехал в нагруженной домашним скарбом телеге с детьми и Малкой, точнее, не ехал, а шёл, потому что в телеге для него не было места. Младший с головой укрылся талесом, молился, и на кордонах и рогатках его принимали за бедного, а у старшего перетряхивали все мешки и клуни.

Но старший не жаловался, за младшим он был как за каменной стеной и мог жить не как еврей, а как русский, как поляк, как цыган, особо не задумываясь, что почём и чем заниматься завтра. С этими вопросами засыпал младший Барановский со своей Ривкой, а просыпался с Ривкой и уже с готовыми ответами. Всем хозяйством Барановских, тем более сейчас, ведал младший и, конечно, бездетная Ривка, и Малка понимала, зачем она нужна этой стерве. Но Малка тоже была не дура, поэтому она крепко держалась за ручку чемодана со свадебным нарядом и при этом боялась ненароком задавить пеструшку. На самом деле в чемодане был не свадебный наряд, его не купишь, его шьют дома под молитву, при свечах, в чемодане были наряды, купленные на деньги русского офицера, и одному богу известно, когда этот наряд ей может пригодиться. Когда угодно и где угодно, только не на панели, о чём, как догадывалась Малка, тайно мечтала Ривка, поскольку евреев гнали в никуда.

Сейчас они ещё только подъезжали к городу Лида.

После двух месяцев жизни с русским офицером Малка понимала, что самое ценное, чем она владела, – это её красота и содержимое чемодана. Подтверждением тому были восхищённые взгляды русских солдат и германских военнопленных, когда она, чтобы передохнуть, снимала платок и распускала уставшие волосы.

Между собой почти не говорили, даже когда останавливались на обед или ужин и когда спали на горячей земле под одной телегой. Могли спать каждый под своей, но младший Барановский и его жена ложились так, что все остальные лежали вокруг них, чтобы никто чужой не мог подобраться. Малка приглядывалась. Младший Барановский при проверках выворачивал пустые карманы, а Ривка неловко шевелила задом. Малке всё стало понятно.

Малка тряслась на телеге, а германские военнопленные и их русские конвоиры без винтовок, но с огромными дубинами понуро плелись или сидели вдоль дороги рядом с дымными кострами. И те и другие часто голые, никого не стесняясь, давили вшей. Для них обоз беженцев и эвакуируемых был серой человеческой массой, голодной, больной, пыльной и тоже вшивой.