Философия возможных миров - Александр Секацкий

Вот такие странные улитки, выползающие на солнце и провоцирующие птиц. Но странность сразу исчезает, если мы сможем разглядеть, идентифицировать паразитов-двуусток и, что особенно важно, идентифицировать их волю (влияние) в общей картине поведения. Гены двуустки реализуют собственную стратегию приумножения присутствия, они пополняют собственный банк генов, реализуя стратегию паразитизма, не столь уж и редкую в природе. В этой реализации улитки тоже нужны двуусткам (все-таки промежуточный хозяин), но нужны, понятно, как средство, например, как транспортное средство. После чтения Докинза мне почему-то сразу пришел в голову эпизод из гоголевского “Тараса Бульбы” – соответствующий отрывок я тоже хочу процитировать:

“Проезжая предместье, Тарас Бульба увидел, что жидок его, Янкель, уже разбил какую-то ятку с навесом и продавал кремни, завертки, порох, и всякие войсковые снадобья, нужные на дорогу, даже калачи и хлебы. ‘Каков чертов жид!’ – подумал про себя Тарас и, подъехав к нему на коне, сказал:

– Дурень, что ты здесь сидишь? Разве хочешь, чтобы тебя застрелили, как воробья?

Янкель в ответ на это подошел к нему поближе и, сделав знак обеими руками, как будто хотел объявить что-то таинственное, сказал:

– Пусть пан только молчит и никому не говорит: между козацкими возами есть один мой воз; я везу всякий нужный запас для козаков и по дороге буду доставлять всякий провиант по такой дешевой цене, по какой еще ни один жид не продавал. Ей-богу так; ей-богу так.

Пожал плечами Тарас Бульба, подивившись бойкой жидовской натуре, и отъехал к табору”[60].

Янкель – человек осторожный и даже пугливый, прямо как та улитка, предпочитающая держаться в тени (“являющийся нормой отрицательный фототаксис”). Притом только что прошел погром, после которого не все его соплеменники уцелели. Но вот уже его возок среди козацкого обоза, и он уже готов к коммерции, вступая, по сути дела, в ситуацию смертельного риска. После знакомства с Докинзом поневоле задаешься вопросом: а где же та “двуустка”, которая заставляет изо всех сил шевелить рожками и крутиться, чтобы птички с монетой в клювике не пролетали мимо? Что приманивает тело Янкеля, предпринимая нечто странное, то есть занимаясь предпринимательством, несмотря ни на что и вопреки всему? Следующего хозяина не видно, и, похоже, наступает предел аналогии, но поскольку некая экспроприированная отчужденность воли налицо, необходимо запеленговать ее источник, и пока самое правдоподобное, что можно сказать о нем, так это деньги к деньгам. Как если бы некий скрытый центр исхождения и сборки стремился к образованию как можно более крупных группировок или единств, пока безотносительно к тому, будет ли это бабло крепиться к банкам, корпорациям или человеческим телам взамен вытесняемой по такому случаю души. Та к или иначе, но происходящий процесс внутреннего перерождения имеет настораживающие аналоги в естественной паразитологии природы.

“Мыши, зараженные личинками ленточного червя Spirometra mansanoides, растут быстрее, чем незараженные мыши. Было показано, что лентецы добиваются этого, секретируя вещество, напоминающее мышиный гормон роста. Или более яркий пример: личинки жуков из рода Tribolium, будучи инфицированными споровиком Nosema, как правило, не могут вступить в метаморфоз. Вместо этого они претерпевают целых шесть дополнительных личиночных линек, вырастая в личинок-гигантов, весящих в два с лишним раза больше, чем незараженные контрольные особи. Факты свидетельствуют о том, что такую глобальную переоценку ценностей, в ущерб размножению и в пользу индивидуального роста, жуки проводят под влиянием ювенильного гормона или его близкого аналога, синтезируемого паразитическим простейшим”[61].

В случае инфекции другого рода, интересующей нас, о каком-либо ювенильном гормоне говорить не приходится, но глубокое внутреннее перерождение происходит. Оно еще ждет своего описания в духе эндогенных психозов, навскидку можно вспомнить Пелевина с его провокационными и в то же время проницательными характеристиками баблонавтов, чья нелегкая участь далеко превосходит испытания, выпадающие на долю простых космонавтов, не претерпевающих внутреннего метаморфоза. Речь у Пелевина идет именно об эффекте больших денег, что делает честь его наблюдательности. Невзирая на то что деньги складываются, вычитаются, делятся, как простые дискретные единицы, едва ли где еще принцип перехода количества в качество может быть зафиксирован с такой очевидностью. Когда на кону небольшие, человекоразмерные суммы – это одно дело, это простая арифметика. Но если на авансцену выходят суммы со множеством нулей, простая арифметика кончается и мы вступаем в сферу орбитальной баблонавтики, где действуют совсем другие законы. Вблизи этих гигантских значений начинается быстрая материализация призраков, возникают неведомые персонификации. Тогда улитка изо всех сил шевелит рожками, приветствуя мамону, а кто-то из неохваченных лихорадкой, стоящих вдалеке философски замечает, что “надо только правильно распорядиться деньгами”. Как пожелание суфийскому вертящемуся дервишу подумать о сохранности каблуков и подошвы… Кстати, не могу удержаться чтобы не процитировать еще один пассаж из Докинза:

“Коллеги, с которыми я обсуждаю теорию расширенного фенотипа, зачастую приходят к одним и тем же занимательным предположениям. Случайно ли то, что, простудившись, мы чихаем, или же это вирусы манипулируют нами, чтобы повысить свои шансы попасть в другого хозяина? Не усиливают ли какие-нибудь венерические заболевания половое влечение – хотя бы только за счет вызывания зуда, как экстракт шпанской мушки?”[62]

В общем, похоже, что в пределах простой арифметики фетишизм денег не возникает. Если сравнивать с теми же вирусами или бактериями, как раз по такому случаю для них есть хорошее название – “возбудитель”, то мы имеем дело с простым фоновым наличием. Согласно господствующей сегодня теории в организме постоянно присутствуют чуть ли не все возбудители, однако заболевание становится фактом, лишь когда превышается уровень фонового присутствия и болезнетворные агенты начинают стремительно размножаться. Тогда человек сталкивается не с каким-то количеством бактерий, а с болезнью – а на следующем этапе, возможно, уже болезнь имеет дело с человеком.

Понятно, что в персонификациях больших денег, в воспалениях и припадках, вызванных орбитальной баблонавтикой, гены ни при чем. Но поскольку картина временами удивительно похожа на “экспрессию генов”, можно обратиться к мемам, хотя они обычно используются для описания безличных контактов, где вполне пригодным остается и старый термин “идея”. Ведь и идеи, овладевая массами, становятся великой силой, как гласит один из самых популярных тезисов марксизма, однако, как вы заметили, меня интересует именно самостоятельное силовое поле, способное к субъектообразованию, к персонификациям и одержимостям, причем таким, для которых человеческое тело (сказать здесь “личность” уже было бы не совсем корректно) зачастую оказывается именно промежуточным хозяином, как улитка для двуустки, и оказывается именно тогда, когда концентрация встречается “в одном куске” и превышает некоторые пределы.