Коглин - Деннис Лихэйн

чем у них.

Этих «других ребят» отбирали не столько по сообразительности, сколько по схожести с представителями определенных этнических групп. Среди сотрудников БУП не нашлось ни евреев, ни итальянцев, но Гарольд Кристиан и Ларри Бензи были смуглы и могли сойти за греков или итальянцев. Пол Уоскон, маленький и темноглазый, вырос в Нью-Йорке, в Нижнем Ист-Сайде. Он сносно говорил на идиш и внедрился в ячейку Левого социалистического движения Джека Рида и Джима Ларкина, чья штаб-квартира находилась в одном вест-эндском подвале.

Всем им это задание было поперек горла. Оно означало постоянную занятость без дополнительной оплаты, без сверхурочных и вообще без всякого вознаграждения, потому что, согласно официальной политике городского полицейского управления, террористические ячейки считались проблемой Нью-Йорка, проблемой Чикаго, проблемой Сан-Франциско. Так что если они и добьются успеха, никто за это не поблагодарит.

Однако Маккенна выдернул этих ребят из их подразделений обычными для него способами — подкупом, угрозами и вымогательством. Дэнни согласился из-за Тессы. Бог его знает, что наобещали Кристиану и Бензи, а вот Уоскона в августе прищучили за растрату казенных средств, так что Маккенна был ему теперь пожизненный хозяин и господин.

Дэнни передал Маккенне свои заметки:

— Номера машин со встречи Содружества рыбаков. Подписной лист, профсоюз кровельщиков Западного Роксбери, это — из Социалистического клуба Северного берега. Описание собраний, которые я посетил на этой неделе, в том числе — двух мероприятий «латышей».

Маккенна взял у него бумаги и убрал в сумку.

— Хорошо, хорошо. Что еще?

— Ничего.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что ничего больше не добыл, — объяснил Дэнни.

Маккенна бросил карандаш на стол и вздохнул:

— Господи помилуй.

— А что? — Благодаря виски в кофе Дэнни почувствовал себя лучше, хотя и ненамного. — Иностранные радикалы, вот странность, не доверяют американцам. И у них достаточно развита мания преследования, чтобы как минимум предполагать, что я могу оказаться «кротом», и не важно, насколько у меня удачное прикрытие в виде этого Санте. А если они и купятся на эту маску… Дэнни Санте пока не представляет для них интереса. По крайней мере, для «латышей». Им по-прежнему кажется, что я чужак.

— Видел Луиса Фраину?

Дэнни кивнул:

— Видел, как он выступает с речью. Но познакомиться не удалось. От рядовых членов он держится подальше, окружает себя личной охраной.

— А свою бывшую подружку встречал?

Дэнни поморщился:

— Если бы встретил, она бы уже сидела в тюрьме.

Маккенна отхлебнул из фляжки:

— Искал ее?

— Вверх дном перевернул весь этот чертов штат. Даже несколько раз добрался до Коннектикута.

— А на местном уровне?

— Ребята из Минюста рыщут по всему Норт-Энду, ищут Тессу и Федерико. Так что все тамошние жители настороже. Сторонятся чужих. Никто не желает со мной разговаривать. Вообще ни с кем из «американо».

Маккенна вздохнул, потер лицо краями ладоней:

— Что ж, я знал, это будет нелегко.

— Еще как нелегко.

— Продолжай копать, вот и все.

«Господи, — подумал Дэнни. — И это — вот это — и есть работа детектива? Рыбачить без невода?»

— Что-нибудь я раздобуду.

— Кроме похмелья?

Дэнни вымученно улыбнулся.

Маккенна снова потер лицо, зевнул.

— Черт бы побрал этих долбаных террористов. — Он опять зевнул. — Кстати, ты так и не повстречал Натана Бишопа? Этого их доктора.

— Нет.

Маккенна подмигнул:

— Он только что тридцать дней отсидел в Челси в камере с пьяницами. Два дня назад его оттуда выпихнули. Мне сказали, что он захаживает в таверну «Капитолий». Видно, туда ему пересылают почту.

— Таверна «Капитолий», — повторил Дэнни. — Это такая подвальная забегаловка в Вест-Энде?

— Она самая, — кивнул Маккенна. — Похмелье можешь заработать и там. Заодно и родине послужишь.

Дэнни провел в таверне «Капитолий» три вечера, прежде чем Натан Бишоп с ним заговорил. Увидел он Бишопа сразу, как только вошел сюда в первый же вечер и занял место у стойки. Бишоп сидел один за столиком, освещенным лишь маленькой свечкой, прикрепленной над ним к стене. В первый вечер он читал книжку, во вторые два — пачку газет. Рядом с его рюмкой стояла бутылка виски, но он не спеша смаковал напиток, и уровень жидкости в бутылке почти не понижался, так что Бишоп выходил из заведения такими же твердыми шагами, какими в него входил. Дэнни начал сомневаться, верны ли данные Финча и Гувера.

Однако в третий вечер Бишоп вскоре отодвинул газеты, стал чаще прикладываться к рюмке, курил одну папиросу за другой. Поначалу он не смотрел ни на что, кроме собственного дыма, и взгляд его казался рассеянным и отрешенным. Но постепенно этот взгляд словно бы вобрал в себя окружающее, и рот его расплылся в словно бы нарисованной улыбке.

Когда Дэнни впервые услышал его пение, он сначала не мог связать этот голос с этим человеком: Бишоп был маленький, хилый, хрупкий, с тонкими чертами и тонкими костями, а голос его гудел как труба.

— Ну вот, началось, — произнес бармен, но без видимого неудовольствия.

В качестве первого номера программы Натан Бишоп выбрал «Священника и раба» Джо Хилла, и его глубокий баритон придавал этой песне протеста отчетливо кельтское звучание, очень подходившее и к высокому очагу, и к приглушенному освещению таверны «Капитолий», и к отдаленным гудкам портовых буксиров.

Он пел:

Косматые попы нас учат каждый день,

Внушать нам, что есть грех, им никогда не лень.

А попроси у них хоть хлебушка кусок,

В ответ услышишь их елейный голосок:

«Вы наедитесь там, в обетованном крае,

На светлых небесах, в прекрасных кущах Рая.

Работай да молись, живи на медный грош,

Дадут тебе пирог, когда помрешь».

Но это ложь, ложь, ложь…

Он ласково улыбнулся, полуприкрыв глаза; немногочисленные посетители заведения слегка ему похлопали. Песню подхватил Дэнни:

Кричат и лихо скачут святые прыгуны,

Им вторят, подвывают святые вертуны:

«Христу пожертвуй деньги, и юный, и старик,

И все твои хворобы Он снимет в тот же миг».

Дэнни обнял сидевшего рядом с ним трубочиста, и тот поднял рюмку. Натан Бишоп выбрался из-за столика, не забыв прихватить бутылку виски и рюмку, и присоединился к ним; тут вступили два морячка торгового флота, загремев совершенно не в лад:

Коли носишься очень ты с детьми и женой,

Коли хочешь чего-то взять от жизни земной, —

Грешник ты, нечестивец, так они говорят,

И когда околеешь, то отправишься