Коглин - Деннис Лихэйн

в ад.

Последнюю строчку они прокричали, перемежая ее хохотом, а потом бармен прозвонил в колокольчик, висевший у стойки, и объявил, что ставит всем выпивку за счет заведения.

— Глядишь, еще споем и на ужин заработаем, парни! — заорал один из моряков.

— Бесплатная выпивка — чтобы вы заткнулись! — крикнул бармен, перекрывая смех. — Таково условие.

Они набрались уже достаточно, чтобы радостно поприветствовать это заявление, и потом сгрудились у стойки, чтобы забрать дармовое угощение, и все стали пожимать друг другу руки: Даниэль Санте познакомился с Эйбом Раули, Эйб Раули — с Теренсом Бонном и Гасом Свитом, Теренс Бонн и Гас Свит — с Натаном Бишопом, Натан Бишоп — с Даниэлем Санте.

— Ну и голосище у вас, Натан, — сказал Дэнни.

— Благодарю. У вас тоже ничего, Даниэль.

— Давно у вас эта привычка — вдруг взять да и запеть в баре?

— Знаете, я родом с того берега океана, у нас там это довольно обычное дело. Тут ведь было как-то мрачновато, вам не кажется?

— Не поспоришь.

— А если так — ваше здоровье.

— Ваше здоровье.

Они чокнулись и осушили рюмки.

После еще семи рюмок и четырех песен они приступили к похлебке, которая весь день томилась в очаге. Похлебка была отвратительная: бурое мясо, серая картошка. Если бы Дэнни не знал, что это именно картофель, то побился бы об заклад, что жует опилки. Но голод им утолить удалось. Потом они сидели и пили, и Дэнни поведал легенду Даниэля Санте о Западной Пенсильвании и Томсоновской свинцовой шахте.

— Так оно и бывает, а? — Натан положил на колени кисет и стал скручивать папиросу. — Просишь чего-нибудь у мира, а в ответ всегда получаешь «нет». И тогда тебе приходится отбирать у тех, кто отобрал у других раньше и в гораздо больших, надо сказать, размерах. И тогда — вы только подумайте — тебя называют вором. Нелепость.

Он предложил Дэнни папиросу, которую только что свернул.

Дэнни поднял ладонь:

— Нет, спасибо. Я в пачках покупаю.

Он вынул из кармана рубашки «мюрады» и положил на стол.

Натан закурил:

— Откуда у вас шрам?

— Вот этот? — Дэнни показал себе на шею. — Метан взорвался.

— В шахте?

Дэнни кивнул.

— Отец у меня был шахтером, — заметил Натан. — Не здесь.

— На тех берегах?

— Да-да. — Он улыбнулся. — На севере, под Манчестером. Там я и рос.

— Мне говорили, у вас там суровые места.

— Еще какие. И повсюду отчаянно унылые пейзажи, скажу я вам. Только оттенки серого, иногда мелькнет бурый. Отец там и умер. Прямо в шахте. Можете себе представить?

— Представить, как умирают в шахте? — произнес Дэнни. — Могу.

— Он был сильный, мой отец. Вот что самое страшное в этой истории. Понимаете?

Дэнни покачал головой.

— Возьмите, например, меня. Я не из атлетов. Неспортивный, близорукий, кривоногий, к тому же астматик.

Дэнни засмеялся:

— Вы все назвали?

Натан рассмеялся в ответ и поднял ладонь:

— Лишь кое-что. Но так уж сложилось, понимаете? Я физически слаб. Если бы на меня обрушилось несколько сот фунтов земли, да еще и деревянная балка в полтонны, да еще при отсутствии кислорода, я бы сразу, не пискнув, умер.

— Но ваш отец… — проговорил Дэнни.

— Пополз. Потом нашли его башмаки, там, где на него обвалились стены. За триста футов от того места, где обнаружили его труп. Он полз. Со сломанным позвоночником. А компания ждала два дня, прежде чем начать раскопки. Они, видите ли, опасались, что спасательные работы могут повредить стены главного штрека. Если бы мой отец это знал, могу только гадать, что бы он стал делать — раньше бы остановился или все-таки продвинулся еще на пятьдесят футов.

Какое-то время они сидели молча, слушая, как плюется и шипит огонь в камине, обгладывая те поленья, в которых еще оставалось немного влаги. Натан Бишоп налил себе еще, потом Дэнни.

— Это неправильно, — произнес он.

— Что неправильно?

— То, чего требуют люди со средствами от людей без средств. И потом они еще ждут, что бедные скажут им спасибо за эти крохи. Имеют наглость изображать обиду, нравственную обиду, если бедные не подыгрывают им. Всех их надо поджарить на одном вертеле, скажу я вам.

Дэнни почувствовал, как спиртное у него внутри словно бы закисает.

— Кого?

— Богатых. — Он лениво улыбнулся Дэнни. — Всех их спалить.

Дэнни как-то оказался на очередном собрании БК в Фэй-холле. На повестке дня стоял вопрос об отказе полицейского управления приравнивать заболевания сотрудников, связанные с перенесенным гриппом, к ущербу, понесенному при исполнении служебных обязанностей. Стив Койл, малость перебравший, толковал о своей непрекращающейся борьбе за то, чтобы добиться каких-то инвалидных выплат от управления, которому он верой и правдой служил двенадцать лет.

Когда тема гриппа выдохлась, перешли к разработке проекта требований к руководству, чтобы оно взяло на себя часть расходов на обмундирование.

— Для нас это станет вполне безобидным поводом, — объяснял Марк Дентон. — Но если они откажутся, мы сможем сообщить, что они не идут ни на какие уступки.

— Кому сообщить? — не понял Адриан Мелкинс.

— Прессе, — ответил Марк Дентон. — Рано или поздно борьба выплеснется на страницы газет. И я хочу, чтобы они были на нашей стороне.

После собрания, когда все сошлись у кофейников и передавали друг другу фляжки, Дэнни поймал себя на том, что думает о своем отце и об отце Натана Бишопа.

— Бородища знатная, — отметил Марк Дентон. — Ты в ней котят разводишь?

— Агентурная работа, — пояснил Дэнни. Он представил себе, как отец Бишопа ползет через заваленный туннель. И как его сын до сих пор пытается залить эти воспоминания алкоголем. — Что тебе нужно?

— Мм?

— От меня, — уточнил Дэнни.

Марк смерил его взглядом:

— Да вот все пытаюсь решить, подсадили тебя к нам или нет.

— И кто меня мог подсадить?

Дентон рассмеялся:

— Вариантов множество. Как-никак ты крестник Эдди Маккенны и сынок Томми Коглина. И ты спрашиваешь, кто бы тебя подсадил? Остроумно.

— А если я «крот», зачем ты меня просил помочь?

— Чтобы посмотреть, быстро ли ты ухватишься за мое предложение. Надо признать, меня озадачило, что ты не схватился за него сразу же. А теперь ты сам спрашиваешь меня, чем ты нам можешь быть полезен.

— Точно.

— Видимо, теперь моя очередь сказать — я подумаю, — бросил Дентон.

Иногда Эдди Маккенна проводил совещания на крыше своего дома, выстроенного в стиле эпохи королевы Анны и стоявшего на вершине холма