Фея придёт под новый год - Ната Лакомка

— Она извинится перед вами, — тихо сказал хозяин, наклоняясь ко мне, и по-прежнему не отпуская.

Он снял шапку, и его волосы защекотали мою щеку. Я торопливо отвернулась, не имея возможности выскользнуть из-под тяжелой руки. Нет, мне было не противно. И даже не неприятно. Наоборот, это было слишком приятно. А так быть не должно…

— Ванесса ни в чем передо мной не виновата, — ответила я, бездумно глядя, как близнецы нещадно кромсают тесто, вырезая какую-то членистоногую кляксу. — Ей не за что извиняться. Она сказала правду. Позвольте, я вернусь к своим обязанностям?

— Обиделась, — изрекла Черити, выкладывая на промасленный противень очередную рогатую принцессу.

— Совсем нет! — запротестовала я и замолчала, потому что мужская рука с моего плеча переместилась мне на шею, удобно устроившись на голой коже поверх белого воротничка.

— Мне очень хочется узнать, о чем вы мечтаете, — голос господина Льва стал бархатистым, приглушенным — ещё немного и можно поверить, что львы умеют мурлыкать. — Ну же, Элизабет…

Ну же — что? Вылепите печеньеце? Как глупо. Просто глупо. По-детски наивно.

Но от шеи до самых пяток прокатилась горячая волна, а затылок закололо, будто все шпильки в моей прическе взбесились. Если я сейчас поверну голову, то смогу почувствовать горячее дыхание господина Тодеу не щекой, а… Да, губами. И если чуть подамся вперёд, то смогу коснуться его губ.

Джоджо совсем некстати (или, наоборот — очень кстати?) убежала в кладовую. Эйбел вскинул взгляд, посмотрел на нас, и в его глазах я увидела что-то вроде доброго сожаления. Потом юноша коротко вздохнул и кулаком надавил на печенье, которое изобретал Нейтон, испортив его творение окончательно и бесповоротно.

— Ты это нарочно сделал! Быстро убрал щупальца! — вскипел Нейтон.

Изюм и орехи полетели снова, а господин Тодеу выпрямился и отпустил меня.

— Пора на маяк, — сказал он коротко, надевая шапку и глубоко натягивая её на уши. — Но когда рождественское печенье будет стоять на столе, я хотел бы увидеть там то, что сделали вы, Элизабет.

— Я тебе раньше скажу, папа, что она слепит, — авторитетно пообещала Черити.

— Рассчитываю на тебя, — сказал господин Десинд очень серьезно.

Черити не менее серьезно кивнула и запоздало воскликнула:

— Тебе надо тоже что-нибудь слепить, папа!

— Как-нибудь в другой раз, — пообещал он, уже стоя на пороге.

— А что бы ты слепил? — не отставала Черити.

Господин Тодеу оглянулся, но посмотрел почему-то не на дочь, а на меня.

— Фею, — сказал он и усмехнулся. — Фея из печенья, сладкая, с изюмом и мёдом — настоящая мечта.

С мёдом!..

Я покраснела до ушей и застыла на лавке, боясь пошевелиться и поднять глаза, хотя господин Десинд уже скрылся в темноте коридора.

— Слепишь принцессу? — спросила Черити, пододвигая ко мне кусочек кремового, пахнущего имбирём, теста.

Я отрицательно покачала головой, потому что говорить была не в силах. Хотя, куда делись силы? Что такого произошло, отчего я вдруг растеклась маслицем по сковородке? Мужчина погладил меня по шее? Боже! При дворе короля мужчины были куда как смелее, но меня это никогда не обездвиживало. Наоборот, добавляло прыти, чтобы отскочить, да ещё надавать пощечин. Или высмеять. Или пококетничать. Почему же сейчас я не смогла произнести ни слова?..

— Эдизабет, ты уснула? — голосок Черити звенел колокольчиком, и я, словно и правда во сне, я взяла тесто, сминая его в пальцах.

О чем я мечтаю? О свободе. Но разве можно слепить свободу?

Вытянув тесто, я придала ему подобие чайки, летящей, расправив крылья.

— Ты мечтаешь о птичке? — удивилась Черити, и все Десинды, сидевшие за столом, посмотрели, что я делаю.

— Нет, совсем нет, — у меня вдруг прорезался голос, и я смяла чайку обратно в бесформенный комочек. — Я мечтаю… мечтаю…

Спасительная мысль пришла ко мне вместе со вкрадчивым мяуканьем, которое никто кроме меня почему-то не услышал. Проныра опять шныряла по чужому дому, и вот-вот должна была быть обнаружена.

— Я слеплю кошку, — сказала я решительно и расплющила тесто ладонью. — Этому дому явно не хватает милой, мурлычащей кошечки, — я прищипнула тесто сверху, изобразив кошачьи острые ушки, ножом наметила глаза и усы, прилепила хвостик-жгутик, и заговорщицки подмигнула Логану, который наивно рассказывал всем, что в доме уже есть кошка.

— Кошка! — Черити недовольно покачала головой и вернулась к своим принцессам. Видимо, девочку не впечатлили мои мечты.

В этот вечер в доме на побережье было особенно мирно и уютно. Когда была выпечена целая гора имбирного печенья, и всё семейство Десиндов было отправлено по кроватям, Джоджо принялась мыть посуду, а я наведалась сначала в спальню девочек, пожелала им спокойной ночи, подоткнула одеяла, а потом пошла в спальню господина Тодеу, чтобы уложить Логана.

— Твой папа сегодня ночует на маяке, — сказала я, загасив свечи, кроме одной, — но тебе не надо бояться, ведь папа сегодня охраняет нас всех, и ни один тролль не посмеет подойти к Монтрозу, когда звонит колокол.

Словно подтверждая мои слова, колокол на маяке глухо ударил два раза.

— Вот видишь? — я села на корточки перед кроватью малыша. — Папа не спит. А ты — спи. И пусть тебе приснятся самые чудесные сны.

Пока Логан засыпал, я устроилась в кресле, позволив отдых уставшим ногам, и сама задремала, отмечая в полусне часы по звону колокола.

Пряничная фея… медовая фея… Какие глупости могут иногда говорить взрослые и серьезные мужчины…

Приближалось Рождество, и я беспокоилась всё больше. Надо было поговорить с господином Тодеу, но я избегала встреч с ним наедине. Одно дело — видеть его мельком, когда он приходит или уходит, или когда заглядывает в кухню, чтобы взять кусок хлеба и съесть на ходу. Я уже знала, что хозяин любит простой серый хлеб (даже не пшеничный!), круто посыпанный солью. Это было смешно и трогательно — что даже разбогатев, и имея возможность питаться роскошно, как вельможи-аристократы, он сохранил привычки бедняков. Одно дело — желать ему доброго утра, ловить случайно его взгляд, заходить в его комнату, где пахнет морем и морозом, и где в кресле всегда валяются скомканная куртка или камзол.

И совсем другое — встретиться с хозяином лицом к лицу…

Я боялась оказаться с ним рядом, слишком рядом…

Впрочем, боялась — неподходящее слово. Страха, как такового не было. Было смущение. Стоило мне посмотреть на хозяина, как я вспоминала его взгляды, его слова, его прикосновения… А ведь совсем недавно я была убеждена, что мужские прикосновения не стоят того, чтобы вспоминать их хоть с какой-нибудь приятностью.