Как Петербург научился себя изучать - Эмили Д. Джонсон

и ее отражение в литературе. Он отдавал дань уважения творчеству Пушкина и Белого в той же степени, что и творчеству Фальконе, и полагал, что, отчасти благодаря их усилиям, памятник обильно наполнен смыслами: борьбой человека со стихиями, вечной битвой между порядком и хаосом, неопределенной судьбой России, болью отдельного человека, обнаружившего, что его мечты расходятся с историческими силами [Анциферов 1991б: 58–67, 73, 145–146]. Они помогли превратить статую из простого материального объекта, сооружения из металла и камня, в нечто, по сути обладающее духовным значением [Анциферов 1991б: 170].

Литература, слово, занимает в книге Анциферова центральное место. Она представляет собой основное средство как одухотворения, так и изучения пространства. В литературе автор находит Санкт-Петербург, одновременно и вечный, и легко отображаемый на карте, святой город, готовый открыться тем, кто предается осмысленному созерцанию. Подобно экскурсионным пособиям, которые Анциферов напишет позже, в 1920-х годах, «Душа Петербурга» в определенном смысле представляет собой практическое руководство, которое дает читателям наставления по конкретному процессу исследования. Здесь, однако, автор обращается не к профессиональным педагогам, а к аудитории индивидуальных искателей, и описываемый им подход – более личностный, он обращен внутрь и не так четко ориентирован на исполнение и отображение.

К непосредственным современникам Анциферова принадлежит и Эрих Федорович Голлербах – писатель, чье творчество в наибольшей степени напоминает «Душу Петербурга». Известный на Западе прежде всего как корреспондент и друг философа В. В. Розанова, Голлербах сделал в России успешную карьеру в качестве литературного критика, искусствоведа, коллекционера и редактора. После революции он работал в различных культурных учреждениях, в том числе в Художественно-исторической комиссии в Царском Селе, Отделе по сохранению произведений искусства и древностей в Петрограде, Русском музее и петроградском филиале Госиздата. Сильно привязанный к месту своего рождения и своему дому в первые годы жизни – Царскому Селу, Голлербах опубликовал в 1920–1930-х годах целую серию трудов, посвященных культурным достопримечательностям и истории имперского пригорода: популярные путеводители по местным дворцам и паркам, научные статьи о различных памятниках архитектуры, а также множество книг и брошюр о богатом литературном наследии этого места. Последняя тема вызывала у него особый восторг. Важнейшая из работ Голлербаха о Царском Селе и русской литературе, «Город муз», впервые увидела свет в 1927 году и привлекла довольно благосклонное внимание литературных кругов, что привело к выпуску второго, расширенного издания три года спустя. Иллюстрированное рисунками, выполненными самим автором, второе издание могло похвастаться значительно переработанным и дополненным текстом, поэтому оно и легло в основу обсуждения на этих страницах[318].

Рис. 6. Э. Ф. Голлербах. Силуэт памятника Пушкину в Царском Селе. Фронтиспис из книги «Город муз», 2-е изд. [Голлербах 1993: 20]

В предисловии ко второму изданию «Города муз» Голлербах предупреждает своих читателей, что следует ждать «скорее повесть, чем исследование». «Давайте согласимся, – отмечает он, – с Гонкурами: “Il faut pour s’intéresser au passé qu’il nous revienne dans le coeur. Le passé qui ne revient que dans l’espirit est un passé mort”»[319]. Стремясь оживить для своих читателей прошлое Царского Села, чтобы они могли лучше понимать и ценить многие классические произведения прозы и поэзии, отдававшие дань уважения этому месту, Голлербах в своей книге пытается запечатлеть уникальные характерные «лица» различных литературных эпох. Он предлагает своей аудитории серию слабо связанных между собой глав, каждая из которых посвящена отдельному периоду: славному царствованию Екатерины II, великой эпохе лицея, 1830–1840-м годам, 1890-м годам, периоду непосредственно перед Октябрьской революцией и сразу после нее. В каждой главе Голлербах сплетает воедино разнообразный материал, умело сочетая неожиданные общие замечания о художественных и литературных тенденциях, цитаты из поэзии, мемуаров и частных писем ключевых исторических личностей, яркие описания литераторов за работой и за игрой в разных уголках Царского Села. Пушкин лежит без сна на своей койке и что-то шепчет И. И. Пущину сквозь стены лицея, В. А. Жуковский отправляется в императорский парк на вечернюю прогулку, в кабинете И. Ф. Анненского всю ночь горит свет. Подход Голлербаха к изложению истории литературы побуждает нас рассматривать наших любимых писателей как продукт социокультурной среды и природного ландшафта, в которых они жили: признать роль, которую могут играть в подпитке литературного творчества время и место.

В течение примерно ста пятидесяти лет, с конца XVIII по начало XX века, уверяет нас в своей книге Голлербах, Царское Село порождало нечто поистине вечное – литературное наследие, которое никогда не потеряет своего блеска. По его мнению, после революционных потрясений и разрушений только этот аспект прошлого остался в данном месте незапятнанным. Возможно, все апокалиптические предчувствия, преследовавшие таких людей, как Блок, в первые годы XX века, сбылись. Возможно, «чья-то могучая мозолистая рука навсегда задернула плотной завесой из домотканой холстины маленькую сцену, которая называлась Царским Селом и на которой двести лет разыгрывалась трагикомедия царской власти». Возможно, великие архитектурные ансамбли Царского Села, лишенные жизни, стали напоминать безмолвное, пустынное «кладбище воспоминаний» [Голлербах 1993: 162, 206–208]. Тем не менее, настаивает Голлербах, кое-что еще осталось от некогда оживленной культурной арены, которую Пушкин называл своим отечеством[320]. «Что нам дорого в Царском Селе, так это то, что оно не “царское”, а вечное. Больше, чем что-либо другое, в нем пленяет очарование литературных достижений» [Голлербах 1993: 44].

Как «Город муз» соотносится с «Душой Петербурга» Анциферова? Как, возможно, следует из приведенного выше краткого описания, эти книги похожи во многих ключевых отношениях. Подобно «Душе Петербурга», «Город муз» организован в хронологическом порядке и представляет собой, по крайней мере частично, попытку проследить эволюцию литературного отображения географического места, установить «ориентиры», определить важные этапы и точки перехода [Анциферов 1991б: 48]. Более того, Анциферов и Голлербах часто используют одни и те же образы и понятия: как и Анциферов, Голлербах приравнивает Октябрьскую революцию к апокалипсису, он связывает идею имперской власти с «трагедией» и говорит о «гениях места», которые видны по крайней мере тонко чувствующим жителям[321]. Оба автора говорят о своих городах как о имеющих физические «тела», «души», «образы», «лица» и «судьбы», оба также предполагают, что к концу Гражданской войны описываемые ими места с точки зрения их физического состояния представляли собой не более чем «кладбища», непригодные для новой жизни. Общие характеристики населенных пунктов, содержащиеся в обеих книгах, также часто совпадают. Например, из «Города муз», как и из «Души Петербурга», мы узнаем, что, возможно, «у каждого города есть тайное пристрастие к тому времени года, которое ему более всего к лицу», он может лучше выглядеть, например, весной или зимой, когда он занесен снегом [Голлербах 1993: 161–163, 174, 178].

Конечно, эти две книги также и различаются между собой. В «Душе Петербурга» Анциферов фокусируется почти исключительно на анализе художественных текстов. Голлербаха больше интересуют биографии авторов, повседневная жизнь и историческая атмосфера. Возможно, самое поразительное различие между «Душой Петербурга» и «Городом муз» заключается в том, что Голлербах явно помещает самого себя в текст, превращая его в своего рода литературные мемуары. Он представляет Царское Село не только как город Пушкина и Анненского, но и как свой собственный. Он рассказывает нам о том, когда родился, вспоминает о школьных учителях, о своих встречах с Розановым. От первого лица единственного числа и часто в скобках автор рассказывает нам о своей любви к этому месту: «Старый парк… Сколько раз, вернувшись к тебе после разлуки, хотелось упасть на гравий твоих дорожек и целовать каждую песчинку, каждый листик