Танцующая на ветру - Наталия Терентьева

Я покаталась на метро, то и дело ловя на себе настороженные взгляды. Хоть я и была уверена, что это из-за грязноватой и рваной куртки, мне было неприятно. Куртку постирать возможности сейчас нет, зашить – как? Искать ателье? Поэтому я решила где-то просидеть до спектакля, просто чтобы не напитываться энергией неприязни от чужих людей.

Я верю в силу этой невидимой энергии. Как есть энергия любви – мы ее ощущаем, так есть и энергия ненависти, и она очень опасна. Особенно для открытых людей. Я думаю, что я – открытый человек. Просто немного недоверчивый из-за особенностей моей жизни. У нас в детдоме в первые же недели тебя научат – уши не развешивай, рот закрой и будь начеку. Не так уж это и плохо. Только тогда мир вокруг тебя враждебный. Я это давно уже поняла, пыталась однажды объяснять Паше, но он на такой волне не слышит. Слова вроде понятные, а общий смысл – нет, никак. Начинает смеяться и махать руками. Сейчас, когда он чуть раздался в плечах и спине, он уже руками вокруг себя так не молотит и в разные стороны не сгибается. Но слов все равно не понимает.

В метро было душновато, куда пойти, я не знала, поэтому решила поехать прямо в театр, может быть, там рядом есть какое-нибудь кафе, где я посижу до спектакля. Когда я вышла из метро, мне вдруг показалось, что я вижу Андрея. Такая же фигура, рост, темно-русые волосы, без шапки. Я инстинктивно ускорила шаг. Молодой человек обернулся и вопросительно посмотрел на меня – наверное, почувствовал мой взгляд. Я побыстрее отвела глаза. Нет, показалось. Тут же в кармане раздался сигнал сообщения.

«Ты еще в Москве? Завтра тоже будешь в Москве? Давай завтра встретимся. В 11».

Я не знала, что на это ответить. Что я очень хочу с ним встретиться, потому что он мне нравится так, как никто никогда не нравился. Никуда это не ушло. Значит, этот человек мне подходит. Он зависим от своей матери, которая меня не выносит. Но ведь так будет не всегда. Как бы мне было интересно послушать, как он учится. Такая редкая, сложная профессия, которую он выбрал, сам или с Анной Михайловной, – военный врач…

Я успела, пока ехала в метро, прочитать в Интернете, что туда надо сдавать при поступлении. Дополнительные внутренние испытания – вот что самое главное. Сила, выносливость, здоровье, смелость, способность преодолевать трудности, в том числе в одиночку. Бег пять километров вперемежку со сложными физическими испытаниями, еще – собеседование, на котором будут проверять твою выдержку, умение слышать собеседника, память, ум. Ведь врачу на самом деле нужно быть умным. А врачу на войне – особенно.

И все эти испытания Андрей прошел, теперь учится – наверняка учеба у него гораздо сложнее, чем в обычном институте или в училище, как у нас, где Тетёрка может целый урок философствовать о том, как было хорошо при советской власти, только на самом деле все было плохо, и все это знали, но было и хорошо, только они этого не понимали, только понимали, но не все, а кто понимал, тот не ценил, а другие сидели на кухнях, курили, пили портвейн, пели и рассказывали анекдоты про то, как плохо им живется, и мечтали, что когда-нибудь они поедут в Рим, Лондон, Париж. Я вот не хочу ни в Рим, ни в Лондон, ни в Париж. Я хочу посмотреть Санкт-Петербург, Великий Новгород, Нижний Новгород, Пермь, Казань… И еще много-много городов, о которых написано в учебниках истории и книгах.

Я долго думала, что ответить Андрею, и написала так: «Анна Михайловна не хочет, чтобы мы встречались. Обманывать ее из-за меня не надо».

Андрей ответил через несколько минут: «Хорошо».

И всё. Я ждала, ждала, но больше ничего он не написал. Значит, на сегодня будет так. Я могу это изменить, ведь он сам предложил встретиться. Но не хочу.

Около театра было кафе с каким-то неопределенным названием, мне показалось, французским. В Москве вообще очень много названий на иностранных языках, даже странно. Я зашла, увидела белые столы с витыми ножками, людей, сидящих за ними – в основном среднего возраста, многие сидели поодиночке с тонкими планшетами, сновали официанты в белоснежных рубашках и длинных черных фартуках. И – вышла. Может быть, когда-нибудь что-то изменится в моей жизни… Или изменится жизнь вокруг меня и не будет нищих и очень богатых. Кажется, я где-то совсем недавно читала такие же слова в одной старой книге…

Я пошла в кассу театра, молча протянула кассиру телефон, где было сообщение о том, что я купила билет на третий ряд на сегодняшний спектакль. Кассирша внимательно взглянула на меня через окошко, набрала что-то в компьютере, и так же молча, как я, протянула мне бумажный билет. Я проверила, все было правильно, кивнула и отошла от окошка, подошла к стене, где висели огромные афиши. Потом вспомнила, что забыла поблагодарить, вернулась и сказала:

– Спасибо!

Кассирша ахнула:

– Господи! Я думала, ты глухонемая… На здоровье! А что ж ты молча-то…

Я пожала плечами. Поняли же друг друга…

До спектакля оставалось два с лишним часа. Я очень хотела есть и решила найти продуктовый магазин. Неподалеку был магазин, где продавались в основном дорогие продукты в пластиковых упаковках, но был и хлеб. Я взяла свежий батон и, поколебавшись, еще льняную сумочку, простую, из грубого льна, с двумя ручками, без застежки, но необыкновенно красивую, с нарисованными коричневыми цветами. Я подумала, что в театр без сумки приходить неудобно. Тем более с недоеденным батоном.

Когда я стояла в кассу, передо мной женщина покупала красивые яблоки и пачку рассыпного чая.

– Для спектакля? – подмигнула продавщица. – Что у вас сегодня?

– Ну да, коньяк буду делать… – кивнула женщина. – Кончилась дешевая заварка. Сегодня Горький. Вот, ставить опять его стали…

Я во все глаза на нее смотрела. Она – из этого театра, она знает Ростовцева, всех актеров. Я поняла, что она имеет в виду – крепкий чай внешне похож на коньяк. Как интересно, надо же… Женщина увидела мой взгляд и покрепче прижала к себе сумку, в которую только что засунула карточку.

Я вздохнула и отвернулась. Ну ясно. И вот ведь не ворую, а люди думаю – воровка.

Может, начать воровать, чтобы не так обидно было? Еда будет, деньги хоть какие… Я помотала головой. Иногда мысли, приходящие в голову, – не твои. Не знаю, чьи. Я ни одной секунды не допускаю, что я могу воровать. Тогда кто это говорит? Веками люди думали, что это дьявол с ними говорит, бесы, которые могут залезть тебе в душу, в голову. Потом все поняли, что никаких бесов нет, дьявола нет и бога тоже нет. Потом решили, что бог все-таки есть, а дьявол – это сказки. А может быть, не сказки? Может быть, что-то есть, чего мы просто не понимаем? Обычно мой внутренний голос – умнее меня. А сейчас он как-то резко поглупел, если предлагает мне такое.

Я заплатила, заставила себя спокойно выйти на улицу, сразу в магазине хлеб не откусывать.

К сожалению, вокруг были только такие магазины и заведения, в которых мне было нечего делать, даже если бы меня туда и пустили. Английская мебель… Французский декор стен… Цветы из тропических стран… Антиквариат… Еще антиквариат… Кальянная… Картинная галерея… Эксклюзивные вина и сигары… Магазин одежды для преуспевающих мужчин – так и написано… Игровой клуб, обманчиво мерцающий огоньками «Ставки на спорт»… Магазин одежды и украшений «Мой любимец», откуда выходила женщина в пышном мехе. Мех этот вдруг залаял… Я поняла, что женщина прижимает к себе лохматую собачку с совершенно такой же шерсткой, как и ее шуба.