Последний Катон - Матильда Асенси

Не успела я повесить на вешалку пальто и сумку, как явились Фараг с капитаном. Большущую светловолосую голову последнего венчала красивая повязка, но металлический блеск под бровями предвещал бурю.

— Капитан, у меня чудесный день, — заявила я вместо приветствия, — и я не хочу смотреть на хмурые лица.

— У кого это хмурое лицо? — кисло отпарировал он.

У Фарага настроение было не лучше. Не знаю, что там произошло у Кремня дома, но последствия это имело апокалиптические. Капитан не стал снимать пиджак и садиться за стол.

— Через пятнадцать минут у меня аудиенция с Его Святейшеством и с его высокопреосвященством Содано, — вдруг выпалил он. — Это очень важная встреча, так что меня не будет пару часов. Вы пока готовьте следующий Дантов уступ, а когда я вернусь, закончим сборы.

Сказав это, он снова переступил через порог и исчез. В лаборатории воцарилась тяжелая тишина. Я не знала, стоит ли спрашивать у Фарага, что случилось.

— Знаешь что, Оттавия? — сказал он, не сводя глаз с двери, в которую вышел капитан. — Глаузер-Рёйст сдвинулся.

— Не нужно было настаивать, чтобы он отдыхал. Когда кто-то хочет что-то сделать и этот кто-то так же упрям, как капитан, нужно оставить его в покое, пусть делает что хочет, даже если это его уморит.

— Да ну, дело не в этом! — Он взглянул на меня со странным выражением и сказал: — «Разве я сторож брату моему?» Я вполне осознаю, что Каспар уже достаточно взрослый, чтобы делать то, что считает нужным. Просто… Понимаешь, не знаю, но эта история со ставрофилахами сводит его с ума. Либо он хочет заработать медаль, либо доказать себе, что он — супермен, либо для него это приключение, как для других вино — способ забыться или погубить себя.

— Что-то подобное пришло мне в голову сегодня утром… то есть днем. — Я вытащила из чехла очки и надела их. — Для нас с тобой это — приключение, в котором мы участвуем добровольно, из интереса и любопытства. Для него это нечто большее. Ему плевать на усталость, плевать на смерть моих отца и брата, плевать на то, что жизнь и работа в Египте для тебя потеряны. Он заставляет нас бежать наперегонки со временем, словно похищение еще одной реликвии — непоправимая катастрофа.

— Не думаю, что дело в этом, — наморщив лоб, проговорил Фараг. — Мне кажется, он очень переживал по поводу аварии и гибели твоих отца и брата и что его беспокоит мое теперешнее положение. Но ты права, он действительно одержим ставрофилахами. Сегодня утром он только встал, сразу позвонил Содано. Они долго разговаривали и во время беседы ему пришлось несколько раз лечь, потому что он валился на пол. Потом, еще не позавтракав, он ушел в кабинет (который ты обследовала, помнишь?) и там открывал-закрывал ящики и папки. Пока я перекусил и принял душ, он шатался по дому, охая от боли, на минуту присаживаясь, чтобы перевести дух, и снова поднимаясь, чтобы делать что-то дальше. После того бутерброда в клоаке он совсем ничего не ел.

— Он сходит с ума, — подытожила я.

Мы снова замолчали, будто больше про Глаузер-Рёйста сказать было нечего, но я уверена, что оба мы продолжали думать об одном и том же. Наконец я глубоко вздохнула.

— Поработаем? — предложила я, пытаясь его расшевелить. — Восхождение на второй уступ Чистилища. Песнь тринадцатая.

— Ты можешь читать вслух для нас обоих, — заметил он, поудобнее усаживаясь в кресле и укладывая ноги на стоящий на полу корпус процессора. — Поскольку я уже это читал, будем вместе обсуждать.

— А почему читать придется мне?

— Если хочешь, могу почитать я, но я уже удобно уселся, и отсюда у меня чудесный вид.

Я посчитала его комментарий неуместным, предпочла пропустить его мимо ушей и принялась читать Дантовы стихи:

Наше «второе я», Вергилий и Данте подходят к новому уступу, немного меньше предыдущего, и бодрым шагом продвигаются вперед в поисках какой-нибудь души, которая указала бы им дорогу наверх. Вдруг до Данте доносятся голоса, говорящие: «Vinum non habent»[31], «Я Орест» и «Врагов любите».

— Что это значит? — спросила я у Фарага, смотря на него поверх очков.

— Просто это классические примеры любви к ближнему, которой не хватает страдальцам этого круга. Но ты читай дальше и поймешь.

Интересно, что Данте задает Вергилию тот же вопрос, который я только что задала Фарагу, и мантуец отвечает ему:

Данте присматривается к стене и видит тени, облаченные в мантии цвета камня. Он подходит поближе и ужасается увиденному:

Я снова взглянула на Фарага, который с улыбкой наблюдал за мной, и в отчаянии покачала головой:

— Не думаю, что выдержу это испытание.

— Разве на первом уступе тебе пришлось таскать камни?

— Нет, — признала я.

— Вот никто и не говорит, что тебе зашьют глаза проволокой.

— А если зашьют?

— Тебе было больно, когда тебя заклеймили первым крестом?

— Нет, — снова признала я, хотя, наверное, стоило упомянуть о незначительной подробности — ударе по голове.

— Значит, читай дальше и не волнуйся. У Аби-Руджа Иясуса на веках дыр не было, правда ведь?

— Нет.

— Ты не задумывалась о том, что мы были во власти ставрофилахов шесть часов, а они только нанесли нам небольшой шрам? Ты поняла, что они прекрасно знают, кто мы, и все равно позволяют нам пройти испытания? По какой-то непонятной причине они совсем нас не боятся. Они будто говорят нам: «Вперед, придите в наш Рай Земной, если только сможете!» Они очень уверены в себе, вплоть до того, что подсунули в пиджак капитана подсказку для следующего испытания. Они могли бы этого не делать, — предположил он, — и мы бы сейчас без толку ломали головы.