Театральная история - Артур Соломонов

Господин Ганель хотел было проскользнуть в служебный вход, но ощутил, как Наташа крепко сжала его руку. Он остановился. Бесформенной громадой подошел к ним Александр.

– Приветствую, – мрачно и гордо произнес он и медленно прошествовал в театр.

Румянец заполыхал на щеках Наташи. Глаза смотрели вниз – на смешанный с грязью снег. Фотоаппарат господина Ганеля защелкал с удвоенной силой. И только когда Наташа отпустила его руку и, не говоря ни слова, пошла в свою гримерную, он осознал, сколько боли было в глазах его друга.

Зрительный зал был полон актерами. Сильвестр оглядел свою паству и потребовал:

– Внимание.

Паства притихла мгновенно.

Карлик сидел в самом дальнем ряду. Он принял решение вообще не смотреть в сторону Наташи. Со своим другом он вместе не сел, потому что ему было стыдно за только что испытанные чувства. Рядом с Александром, которого сегодня все избегали, села Нинель Стравинская.

Наташа выбрала место отдельно от всех во втором ряду. Через два ряда от нее – Сергей Преображенский.

– Сегодня мы наконец-то обрели Джульетту, – намеренно будничным голосом произнес Сильвестр. – На роль юной Капулетти назначается Наталья…

Паства охнула и замерла.

– Как ваша фамилия, Наталья?

Наташа обернулась, ожидая, что увидит тезку-счастливицу, с которой Сильвестр решил поиграть в игру «я забыл вашу фамилию». Наташа приготовилась ревновать, ведь втайне, совсем втайне, она мечтала об этой роли. Внезапно она почувствовала, что именно ее со всех сторон прожигают ревнивыми взглядами.

– Наталья, вы свою фамилию забыли?

Сомнений не было: Сильвестр обращается к ней. И часы бесчувствия для Наташи закончились. Из глубин ее существа поднялось ликование, его срубил страх, мелькнула надежда, взмыла вина, явилось самооправдание… Да. Ее путь к роли был сложен. Но когда она, впервые придя к Саше, подумала: «Это мой год», – она не ошиблась. Получается, что таким причудливым, таким непристойным путем Саша привел ее к роли.

– Вы должны простить, что я не помню вашей фамилии, – сказал Сильвестр. – Вы ведь так недавно в театре. Вы покорили меня исполнением роли Джульетты в моем кабинете.

Кто-то тихо и гнусно хохотнул в полутьме зала. Господину Ганелю показалось, что Сильвестр говорит намеренно двусмысленно. И вместе с тем открыто дает понять, что назначает на главную роль актрису, даже фамилии которой не знает. Режиссер говорил как бы не с Наташей, а поверх нее.

– Когда вы исполняли роль Джульетты в моем кабинете, я подумал, зачем искать уже найденное? Джульетта сама нас нашла.

В душах женской части труппы пронеслась обида: «Да за какие такие заслуги!» В мужских душах пронеслось в общем-то то же самое.

– Сергей Преображенский сегодня останется до полуночи. Мы вместе пройдем все парные сцены, все сцены Ромео и Джульетты. А через десять минут начнем репетиции массовых сцен. Пока можете подготовиться. Я скоро вернусь.

И Сильвестр вышел из зала.

Труппа загудела, зажужжала, всеми жалами впилась в новость. Наташу никто не стеснялся. Никто не поздравлял. Она слышала намеренно громкие фразы: «Чему удивляться? Она сегодня ночью доказала право быть Джульеттой». – «Ой, прекрати, как будто она первая это доказала. Другие вот доказывали-доказывали, и ничего». – «А вы ее видели в каких-то ролях?» – «Да ее никто на сцене не видел». – «Как? А Сильвестр?» – «Так то в кабинете!» – «А, ну да, ну да!» – «Прекратите, она прелестная девочка». – «Прекрасный повод для такой роли». – «А Саша-то, Саша, смотрите, не пошевелился даже, бедный…» – «Да может, он богатый. Теперь-то». – «Нет, это совсем низость». – «А сидеть и бледнеть тут перед всеми – это не низость!» – «Это высость». – «Ой, не мелите вздор». – «Я мелю?» – «Вы мелете». – «Хорошо, пусть так, пусть я мелю, а у вас голос писклявый». – «Пискля-я-явый?» – «А какой же? Это все знают. Я от лица всей труппы вас прошу – хотя бы в сцене бала не надо попискивать! Зачем, ну зачем вы пищите, когда танцуете, дорогой мой? Это нас всех сбивает с ритма». – «Да он нарочно пищит». – «Я не нарочно! Да я вообще не пищу!» – «А вот сейчас, по-вашему, что вы делаете? Вы что, у мышей уроки мастерства брали?» – «Господа, вы что, с ума сошли, опомнитесь, вы же в театре!» – «Действительно, стыдно. Спасибо, что вы нас осадили. Теперь вы наша совесть. Назначаем вас. Раз других ролей для вас не нашлось…»

Самые умные смекнули, что назначение Наташи – вызов «недоолигарху». Сильвестр доводит ситуацию до абсурда: ночью особнячок, а наутро – Натали, получи главную роль! Скорее всего, это очередной ход в битве с Ипполитом Карловичем, о которой знал уже не только весь театр, но и вся театральная Москва. Только в чем смысл этого хода? Какова цель? Никто понять не мог.

Наташа, пунцовая от позора и успеха, подошла к Сергею, который, конечно же, не участвовал в жужжании. Он читал газету. Не демонстративно. Просто читал. Наташа, не здороваясь, стала что-то сбивчиво говорить ему. Положила руку на плечо. Сергей отложил газету в сторону и еще вальяжней раскинулся в кресле. Улыбнулся ей одной из самых обворожительных своих улыбок.

«Хорошо бы сейчас умереть», – закрыв глаза, подумал Александр. Но не умер.

Стравинская, сидящая рядом с ним, вздохнула и сказала:

– Можете мне поверить, все будет совсем не так, как сказал Сильвестр. Он явно что-то затеял и морочит нам головы. Нам придется несладко. А Сильвестр еще ярче засияет. Помяните мое слово.

– Что же сейчас с ней творится? – прошептал Александр.

– С Натальей? – сухо переспросила Стравинская. – Да, ей не позавидуешь. Хотя поглядите на актрис – все завидуют. И актеры. Они, наверное, все еще верили, что Джульетту будет играть мужчина. Ой, какое же глупое, глупое место, право слово, – вздохнула Стравинская и медленно поднялась с кресла.

Александр был благодарен ей, что она не упрекнула его, не напомнила о своих словах: «Я же говорила вам: нельзя приводить в театр любовницу, тем более в вашем неокрепшем еще положении». Но ум Нинель Стравинской был занят более важными вопросами, чем личные драмы Саши и Наташи. Уходя, она сказала Александру о том, что ее действительно волновало:

– Это последние дни нашего театра.

Когда мы говорим – «это судьба», то всегда имеем в виду что-то величественное. А судьба Дениса Михайловича имела облик растерянной женщины. Он всегда это знал.

Он знал, что дверь за Наташей захлопнулась не навсегда. И в этот вечер она раскрылась – робко.

В тишину проник стук двери, звук открывающихся сапог, смущенное покашливание. Денис Михайлович не решался выйти из спальни, где сидел в полутьме. Наконец, почувствовав, как Наташе сейчас неловко, он резко вскочил на ноги и быстрым, неуместно решительным шагом вышел в прихожую.

Да. Это она.