Принц Модильяни - Анджело Лонгони

– За что?

– Ты знаешь.

– Я ничего не сделал.

– Я, в отличие от тебя, не теряю память, когда пьян. Мы оказались в тюрьме, но я повеселился. Мы их отделали.

– Говори тише. Похоже, я их убедил, что ты спишь, и они перестали кричать. Я попробую уснуть.

Морис кивает, я закрываю глаза.

– Амедео, знаешь, почему надо мной все издеваются? Потому что я дурачок с Ля Бют. С самого детства. Для них это развлечение – оскорблять меня. Если растешь с убеждением, что ты деревенский дурачок, потом у тебя всю жизнь проблемы.

– У тебя нет проблем.

– Есть, и много. Тебе перечислить? У меня нет отца. Мне лечили эпилепсию – вином. Моя мать спала со всеми подряд. А я не мог уснуть, пока она не вернется. Если ее не было дома и на следующий день, я проводил ночи под окнами ее любовников. Меня много раз клали в больницу, чтобы лечить нервы. При первых признаках судорог меня связывали, чтобы я все не разнес. Алкоголь – единственное, что меня успокаивает. Моя мать вынудила меня рисовать, при этом она всегда была талантливее меня. Я сплю только с проститутками. В большинстве случаев я слишком пьян, чтобы у меня стоял. Люди на улице мне говорят, что моя мать – шлюха, а ее любовник – моего возраста. Этого достаточно?

Я некоторое время молчу; я не могу оспаривать такие очевидные факты, поэтому предпочитаю пошутить:

– И это всё?

Он начинает смеяться.

– Тише, я прошу тебя, иначе они снова начнут.

– Амедео, ты мой лучший друг. Остальные меня просто терпят.

– Не говори ерунду. Я тоже тебя терплю.

Морис понимает шутку – и улыбается в ответ.

– Амедео, я ненормальный.

– Не хвастайся этим. Ты не уникален.

– Кто-то или что-то прислал тебя из Италии – ради меня.

– А я-то думал, что приехал сюда, чтобы стать художником.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты стал таким, как я. Не общайся со мной слишком много.

– Ради бога, не надо этого пафоса…

– Я рад быть твоим другом, но держись от меня подальше.

– Хорошо, начнем прямо сейчас. Уходи!

Морис немного раздумывает над последней фразой, а когда понимает – начинает кататься по кровати от смеха. Падает на пол, задыхается и продолжает смеяться.

– Ты слышал, что я тебе сказал? Уходи! Иди отсюда! Держись от меня подальше, ненормальный!

Мы оба смеемся – и чтобы не шуметь сильно, сдерживаемся до удушья.

– Я никогда не забуду эти ночи.

– Ночи? Какие ночи?

– Те, что я провожу с тобой.

– Морис, я уже переживаю. Ты не путаешь меня с Максом?

– Я не шучу. Ты единственный, кто не заставляет меня думать, что меня терпят.

– Морис, ты мудак, пьяница, который устраивает драку в кафе, ты оказываешься в тюрьме и тащишь меня за собой…

– Тогда поступай как остальные: избегай меня.

– Если хочешь, я могу погладить тебя по голове, как песика.

– С тобой бесполезно разговаривать, ты никогда не бываешь серьезен, Моди.

– Господи, и ты тоже? Моди. Почему ты меня так называешь?

– Не знаю… Я не первый, кто тебя так зовет, и не единственный. Ты суеверен?

– Очень.

– Это не maudit. А Моди. Думаю, что тебя так начали называть, когда ты выставился в Салоне Независимых.

В этот момент из глубины коридора, соединяющего камеры, слышатся лязг открывающейся двери и звук приближающихся шагов. Дверь нашей камеры открывается, мы тотчас садимся на кроватях и видим двух надзирателей.

– Следуйте за нами.

– Зачем?

– Никаких обсуждений.

Мы поднимаемся и идем за ними. Когда я прохожу мимо камеры, где находятся два придурка, которые задирали Мориса, я подхожу к двери.

– Спокойной ночи, девушки! Будьте умницами, а мы уходим.

Надзиратели заводят нас в большой кабинет, где в ряд стоят несколько столов. В глубине комнаты двое мужчин разговаривают и курят. Они в штатском, довольно элегантные. Я их никогда не видел, но по выражению лица Мориса заключаю, что он их хорошо знает.

– О нет…

– Что происходит? Кто эти двое?

– Делай, что они скажут, и не спорь с ними.

– Можете идти.

Надзиратели разворачиваются и уходят.

– Располагайтесь.

Мы с Морисом садимся на крутящиеся стулья. У мужчин напротив – радушные, дружественные выражения лиц.

– Синьор Утрилло, как ваши дела? Давненько мы с вами не виделись.

– Да уж…

– Однако на этот раз – не только шум, нарушение общественного покоя, бродяжничество… Мы имеем самую настоящую драку, с причинением телесных повреждений. Кто бы нам объяснил, каким образом такие, как вы, уложили таких типов? Два художника против двух нахалов. Я бы на вас ни франка не поставил!

Несколько секунд мы смотрим молча друг на друга.

– Синьор Модильяни, позвольте представиться. Меня зовут Эжен Декав, комиссар Декав, а этот господин – комиссар Леон Замарон.

Я киваю в знак приветствия.

– Что за хмурые лица? – присоединяется к разговору Замарон.

Мы не отвечаем. Замарон продолжает:

– Синьор Модильяни, я обращаюсь прежде всего к вам, поскольку синьор Утрилло – наш старый знакомый. Мы ничего не имеем против искусства и художников. Верно, Декав?

– Совершенно верно! Скорее, наоборот.

– Мы внимательно наблюдаем за тем, что происходит в Париже. Мы с Декавом – друзья художников с Монмартра и Монпарнаса. Нам просто не нравятся некоторые вещи…

– Многие вещи, по правде говоря.

– Зачем вы употребляете эти странные субстанции? Гашиш, опиум, кокаин…

– Мы нашли даже эфир! Не говоря уже об алкоголе. Мы уверены, что все это не идет вам на пользу.

Я слушаю их – и не понимаю: то ли они читают нам нотации, то ли издеваются над нами.

– Синьор Модильяни, как безусловно может подтвердить синьор Утрилло, мы – большие почитатели искусства.

– В особенности вашего друга Утрилло, верно? – улыбается Замарон.

Морис кивает.

– Знаете, я сын гравера Альфонса Декава и брат писателя Люсьена Декава. В нашей семье искусство всегда было на первом плане.

– Мы уверены, – продолжает Замарон, – что сейчас наблюдается наиболее разноплановый, плодотворный и интересный период парижского искусства.

– Но мы должны следить за правопорядком, понимаете?