Дикарь и лебедь - Элла Филдс

с ритма, а мое собственное чуть успокоилось, когда король мягко произнес свою клятву.

– Здесь, и сейчас, и навсегда, – сказал он. Внутри меня словно случился пожар, когда я разрешила себе посмотреть ему в глаза – в блестящие от слез глаза. – Я приношу тебе клятву верности, Опал Грейсвуд.

Все ждали, пока я проглочу комок в горле и обрету дар речи. Дейд не сводил с меня взора. Поначалу сдавленно, однако с уверенностью, о существовании которой не подозревала, пока слова не слетели у меня с языка, я произнесла:

– Здесь, и сейчас, и навсегда я приношу тебе клятву верности, Дейден Волькан.

Дейд опустил веки, тени от ресниц легли на щеки, его руки, что сжимали мои, дрогнули.

– А теперь можете скрепить свою вечную клятву, – проворковала колдунья.

Король снова посмотрел на меня, его взгляд прояснился, но радость была видна в нем отчетливо; наши тела соединились, слились, и он заключил мое лицо в ладони.

Преисполнившись предвкушением, я медленно смежила веки, но распахнула их, когда Дейд прошептал мне в губы:

– Я знаю, что ты считаешь меня не способным любить, но это не так, – сказал он. Я вцепилась в его жилет, заглянула ему в глаза, а его рот приблизился к моему, и слова прозвучали скорее как выдох: – Я люблю тебя, Опал Грейсвуд.

Я услышала каждое из этих слов, вкусила их искренность, а Дейд прикоснулся к моему затылку и притянул к себе для поцелуя. Наши губы встретились и не отступили, раскрылись и заскользили – мы тщательно скрепили наши судьбы. Другой рукой король огладил мою спину и прижал к себе еще ближе. Ближе было некуда, но мне хотелось еще, и я вцепилась в его одежды и, встав на цыпочки, запустила руку ему в волосы.

Сработало – куда лучше, чем я осмеливалась надеяться.

Этот король, этот дикарь, дикий монстр… полюбил меня. Да, это признание было произнесено шепотом, но оно всего лишь подтвердило истину, о которой я и так уже подозревала. Истину, к которой я стремилась и от которой бежала неделями, которая светилась в его глазах, от которой сгущалась атмосфера, где бы мы ни были, которая чувствовалась при каждом обжигающем прикосновении.

Это действительно сработало, и я порадовалась, что руки его обнимали меня так крепко, а рот впивался в мой, иначе я бы рухнула без чувств.

Сломалась бы под весом всего, что натворила.

Я связала жизнь с королем волков. Невероятную, манящую, полную боли и волшебства… Но я знала, что это не навсегда. Что это время, взятое взаймы.

Но, может быть, у нас и получится. Может быть, мне не обязательно прощать ему то, что простить нельзя, и стоит просто отдаться тем чувствам, которые он во мне пробудил. Может быть, мы сумеем найти способ превратить это непредвиденно возникшее нечто настоящее – в то, что будет длиться всегда.

Я отстранилась и сделала вдох, в котором так нуждалась, провела пальцами по его щеке, коснулась лбом его лба.

– Дейд, мы…

Забывшись с ним, как это уже случалось бесчисленное множество раз, я слишком поздно вспомнила, что моя мать и колдунья все еще здесь, наблюдают за нами…

А теперь разлучают нас.

– Нет! – закричала я, когда из окон посыпались солдаты. Солдаты, с которыми я была знакома с пеленок, сковали моего мужа железной цепью, прежде чем он успел испариться, оставив вместо себя облачко дыма и кедрового аромата.

Колдунья исчезла – здесь была лишь мать, что стояла у стены со скрещенными на груди руками.

– Выведите его на площадь.

– Мама, – зарычала я и подбежала к солдатам. – Вели немедленно его отпустить.

Она проигнорировала меня, даже когда я повторила требование, только поторопила солдат к выходу. Дейд тихо усмехнулся – его голова почти касалась пола.

– Ловко спланировано, Никайя.

Она оскалилась:

– Училась у худших.

– Отпусти его. Ты обещала. – Я расталкивала и отпихивала солдат, но никак не могла пробраться к нему, а потом чьи-то сильные руки потянули меня назад.

Я лягнула противника и, резко развернувшись, отвесила Эльну пощечину. Я не только не извинилась – вид у него был шокированный, – но и прошипела:

– Не смей меня трогать, олух треклятый.

– Ты ведь вышла замуж, разве нет? – протянула мать и кивнула Эльну: – Ты знаешь, куда ее отвести.

– Отвести меня? – Я метнулась к ней, но Эльн схватил меня за руки, прежде чем я успела хорошенько встряхнуть ее, дабы привести в чувство. – Ты совершаешь ошибку, мама. Смертельную ошибку.

Мать остановилась в дверях. Без Дейда мое сердце билось нехотя, из коридоров доносились звуки схватки. Он мог бы перекинуться. Он все еще мог перекинуться и раскидать их в стороны…

Но ждал, пока его уведут достаточно далеко от меня.

Мать оглянулась – золотой глаз воззрился на меня через плечо, – а затем запрокинула голову и посмотрела в сторону окон – гобелен, висевший под потолком между ними, все еще покачивался.

– Ты достигла всего, что собиралась сделать. Спасла себя. Спасла наш народ. Ты, вероятно, испытываешь чувство вины, но не обращай на него внимания. – Она вышла из зала. – Со всем остальным разберусь я.

– Нет, погоди, – взмолилась я, пытаясь высвободиться, но тщетно, поскольку в тронный зал вошел еще один солдат и помог Эльну вывести меня оттуда и оттащить к лестнице.

Платье трещало под их крепкой хваткой, я неистово пиналась. Шипела и плевалась, и собралась уже перекинуться, но тут Эльн остановился и пробормотал:

– Принцесса, прошу вас. Мы лишь хотим доставить вас в ваши покои в целости, пока дикаря ведут на площадь.

А потом они будут охранять меня и следить, чтобы я не сбежала. Я все сопротивлялась, лягалась и проклинала их, почти укусила молоденького солдата за руку, но тут Эльн достал железную цепь.

На полпути вверх по винтовой лестнице он многозначительно посмотрел на меня: дескать, я готов воспользоваться цепью, если ты не подчинишься. Мне было все равно. Пускай свяжут меня и прикуют к месту. Я никогда не прощу мать, если она убьет Дейда, и сама голыми руками задушу всех, кто отважится ей помочь.

Тело гудело от ярости, от желания перекинуться, чего я не могла себе позволить. Пока что. И если меня закуют в цепь… Я была не так сильна, как Дейд, во мне не текла кровь багровых фейри. Даже если бы я смогла перекинуться, я была всего лишь лебедью. Я сомневалась, что у меня получится избавиться от оков.

Сделав глубокий вдох через нос, я заставила себя кивнуть. Подчиниться, хотя сама я желала выхватить у Эльна цепь и вздернуть на ней обоих.

Дойду до своих покоев, сказала я себе. Когда меня запрут, я перекинусь и вылечу в окно.

Разумеется, это они предусмотрели: от паники в моих жилах застыла кровь – меня вели не туда. Мы поднимались все выше и выше, пока не оказались в самой высокой башне замка.

В покоях моих родителей.

Меня впихнули внутрь, дверь с грохотом захлопнулась, и я поняла, что на нее наложили чары. Я ощутила их, упершись спиной в эту непреодолимую деревянную преграду, поэтому не стала даже пытаться ее открыть.

С трудом заглатывая воздух, я оглядела гигантскую комнату, отделанную в сливочных тонах и золотистых. Отцовский запах почти выветрился с его стороны кровати, но одежды все еще висели в гардеробной справа от меня.

Я задвинула поглубже чувство вины, которое разглядела во мне мать – впрочем, насчет источника его она заблуждалась, – и поспешила в ванную комнату. Окно было запечатано, железная решетка обожгла мне пальцы, когда я залезла в ванну и надавила на прутья изо всех сил.

Я осела в пустой большой ванне, понимая, что с остальными окнами и дверью, которая вела на маленький балкон, дело обстоит так же. Сжимая в кулаках нарядное платье, я часто заморгала, глядя на разнообразие соли для ванн и мыла.

Она посадила меня под замок.

Она похитила короля.

Моего мужа. Мою половинку.

Все это время я опасалась, что у матери есть план. Каких-то пару недель назад я даже надеялась на это. На то, что женщина, которую я когда-то знала и которой восхищалась, выберется из затопившего ее горя и что-то предпримет – чтобы этого не пришлось делать мне.

Ибо я была лишь наивной трусихой. Напуганной маленькой дурочкой.

И хотя мать действительно выбралась из горя, она изменилась. Изменилась навсегда.

Меня вдруг пронзило осознанием, что я тоже изменюсь навсегда, если она доведет свой план до конца. Когда я представила, как Дейда поволокут по городским