Маски Черного Арлекина - Владимир Торин

* * *

Она нашла сына запертым на наружный засов в его комнате. Тот плакал, обхватив голову руками и спрятавшись за длинной бордовой портьерой.

– Мама! Мама, ты пришла! – Ребенок бросился к ней на шею.

– Тише! – у королевы, увидевшей сына живым, просто камень с души свалился, но взгляд ее величества по-прежнему был суров и полон тревоги. – Почему ты здесь, почему заперт?

– Отец Мариус велел ждать его здесь! Он сказал, что приведет рыцарей и они спасут нас. – Ричард вытирал рукавом слезы. – Я сказал ему, что я тоже рыцарь, но он только смеялся надо мной, а потом...

– Отец Мариус? Его преосвященство? Где он? – Королева с тревогой посмотрела на дверь.

– Он умер, мама, они, наверное, убили его! Столько людей кричало...

– Он жив, – уверила расплакавшегося ребенка королева.

– Но я же слышал...

– Бежим! – Беатрис схватила сына за руку, и они выскочили в коридор.

Тут же из глубины коридора к ним метнулась человеческая фигура, с ног до головы закутанная в серый плащ.

– Бежим!!! – голос королевы сорвался, она подхватила сына на руки и побежала к лестнице, ведущей в зал, где остался Лютер.

Неумолимый преследователь постепенно настигал их, передвигаясь широкими шагами. Он походил на серую тень, скользящую по стене. Незнакомец что-то кричал ей вслед, но королева не слышала.

– Беатрис! – откуда-то снизу звал свою королеву Лютер Миттернейл, и та из последних сил рванулась по коридору к лестнице, практически налетев на своего спасителя.

Рыцарь встал между ней и преследователем, выставив вперед окровавленный меч. А позади вверх по лестнице уже поднимались солдаты мятежников, и ее величество Беатрис Истарская приготовилась умереть, прижав к себе одной рукой сына, а в другой сжимая кинжал Миттернейлов. Маленький Ричард закричал:

– Пусти, я буду сражаться!

Таинственный враг, та самая неведомая личность в сером плаще, был уже рядом. Теперь он осторожно приближался к ним с угрожающей грацией кошки.

– Конечно, будете, – «серая тень» остановилась в двух шагах, откинув рукой капюшон, – вот только лет через десять, мой храбрый принц.

– Шико! – Королева едва узнала шута своего мужа (ну и странный же у него наряд). – На чьей ты стороне?

В его глазах свернули зловещие огоньки. Не говоря ни слова, шут выхватил из-за пояса два коротких ножа и метнул их в сторону королевы. Это произошло настолько быстро, что сэр Лютер даже не успел ничего сделать: ни выставить меч, ни отступить на шаг, закрыв собой Беатрис. И хвала Хранну, что не успел. Двое врагов, слишком близко подобравшихся к ним по лестнице, упали замертво – у каждого из горла торчал короткий метательный нож с обтянутой синей кожей рукоятью.

– Бегите туда, где в первый раз увидели меня, ваше величество, там есть потайной ход, он открыт. Торопитесь, – руки Шико уже сжимали два коротких меча, – я не смогу долго держать их.

Миттернейл встал рядом, готовый встретить приближающихся врагов.

– Беги с ней, – прошипел Шико, – я не собираюсь вытаскивать тебя на своих плечах, рыцарь.

– Ни за что, – возразил сэр Миттернейл.

– Ну, тогда дерись, как умеешь. Или умри, как умеешь.

Наконец яростная волна врагов, похожая на полчище мерзких подвальных крыс, оскалив свои клыки-мечи, накатила на них, но разбилась о непоколебимые честь и доблесть...

Если продолжить рассуждать о сумасшествии, то самые яркие его представители, как ни странно, выделялись из общего числа на ало-синем стяге правителей Ронстрада. Но отчего-то никто и никогда не называл безумцем короля Инстрельда II, истинного маньяка, вспышки ярости которого были лишь башнями в стене обыденного настроения умалишенного. Этот человек отрубил своему шуту Джеку-Головешке голову и наколол ее на пику ограды дворцового парка, запер в отдаленную тюрьму королеву, а когда она родила ему наследника, избавился от супруги, отдав на съедение крысам. Говорят, он даже мурлыкал от удовольствия, через слуховое окошко наслаждаясь криками королевы, облитой маслом и оставленной в подземелье наедине с сонмом голодных серых тварей...

Также отчего-то никто не называл безумцем Горе-Уилла, шута Инстрельда IV, а ведь он в любое мгновение мог взять и разразиться петушиным криком, но при этом его господина шепотом величали «королем-чудаком» по вине той же самой привычки. Никто не задавался целью понять, что подобные (несомненно, противоречащие положению и манерам двора!) выходки являются лишь глубоким вздохом перед очередным погружением в пучину войн, интриг, измен, коварных страстей, несчастной любви и темного колдовства некромантов. Всем было плевать, что Инстрельд IV Заклинатель из династии Лоранов, король и талантливый маг стихии ветра, мог разложить по полочкам саму суть строения туч, облаков, молний и буранов в теории, а на практике – с легкостью доказать свои невероятные исчисления. Никого не заботило, что «король-чудак» был одним из трех волшебников (включая грозного и всеми уважаемого Архимага Тиана), которые изобрели эликсир, излечивающий от самой черной смерти (хоть и на ранних стадиях этой ужасной болезни). А уж того, что десятки реформ, облегчивших жизнь простому народу, увидели свет и вышли из-под пера его величества, и вовсе никто не заметил. Для всех он по-прежнему оставался безумцем. «Вставая с постели, король голову оставляет на подушке», – злословили в Гортене. Душевнобольной на троне – и этим все было сказано, а все по причине какого-то петушиного крика.

Что же касается его сына, нынешнего короля Инстрельда V, то родовое проклятие, выражающееся в склонности к необычному, странному и временами пугающему поведению, нездоровой отчужденности и порой неспособности разграничить истинного себя и выдуманных им же собственных множественных личностей, не замедлило сказаться и на нем...

В темной, не слишком чистой камере на грязном тюфяке сидел человек, задумчиво разглядывая прочную стальную решетку, освещенную тусклым светом горящего на последнем издыхании факела. Еще минута – и факел опять погаснет, и камеру заполнит гнетущая темнота, как уже бывало не раз. Наступит «ночь», пока не придет молчаливый тюремщик и не зажжет своим огнивом новый «день». Невыносимая мука. Мука и отчаяние. Больше здесь не было ничего.

И еще шаги. Мерный стук тяжелых солдатских сапог и перезвон ключей, висящих на поясе у молчаливого стражника, приносящего еду и зажигающего время от времени факел. У него, похоже, не было ни имени, ни языка, а пляска огня отражалась в ужасных, нечеловечески красных глазах.

Узник повернулся, услышав привычный скрип открывшейся где-то вдалеке, в конце длинного коридора, двери и знакомые тяжелые шаги. Тюремщик, как всегда молча, подошел к решетке, привычным взглядом убедился в целости висячих замков и сохранности пленника, сменил чадящий на стене факел и, не говоря ни слова, удалился. Пленник так же спокойно проводил его взглядом, даже не пытаясь заговорить. Первые два дня он еще кричал, звал, стучал кулаками по железным прутьям, сыпал проклятиями... Но результат был неизменно тем же – все тот же молчаливый силуэт стражника, все тот же чад от факела и грязная миска соленой похлебки в углу. На третий день он оставил попытки заговорить и стал ждать, отсчитывая часы по отгоревшим факелам, ведь ничего другого ему не оставили.