Маски Черного Арлекина - Владимир Торин

Ах да, можно еще было молиться Хранну, прося милостивого бога помочь выбраться или же отомстить, но король (а узником был не кто иной, как Инстрельд V Лоран, правитель Ронстрада) всю жизнь считал, что Хранн помогает лишь сильным, а тот, кто слаб и беспомощен, не заслуживает внимания великого покровителя воинов. Сейчас он был узником, ничтожным сломленным пленником, недостойным даже помыслить о божественной длани. Инстрельд чувствовал, как отчаяние волна за волной накатывает на него, но ничего не мог с этим поделать. Вновь безумие овладевало его сознанием, изживая из души властителя Ронстрада человека и оставляя неприкаянное сгорбленное существо, что-то вечно ищущее.

Попался... Попался, как последний мальчишка! Считал себя умнее всех, думал раскрыть планы заговорщиков хитроумным ходом, смелым решением, но те перехитрили его, пленив здесь, в Сар-Итиаде. Нет такой жуткой смерти, нет таких изощренных пыток, которые были бы достойными этого предателя, этого мерзавца графа Анекто! А Шико! Как жаль, что он, король Ронстрада, не казнил изменника-шута на последнем Совете. Вот уж действительно все сходится. Они же братья, что и говорить. Нужно признать, заговор действительно удался, и он сам сделал все, чтобы облегчить негодяям его претворение в жизнь. Теперь, когда король исчез, Гортен стал похож на перезревшее яблоко, только и ждущее того, кто решит его сорвать. Может быть, это будет его кузен, Кларенс, может, – кто-то из герцогов, например, тесть короля, герцог Истарский, а может, – баронская клика, те же Бремеры, Бансрот их всех побери. Безумцы! Разве они не понимают, что из-за их алчности королевство разлетится на части, а на то, чтобы собрать все осколки обратно, понадобится не один десяток лет?! Но у несчастного Ронстрада этой передышки вовсе не будет – никому не уцелеть, стоит только ударить Деккеру и его легионам. На что же они надеются? Власть ослепила всех...

Инстрельд в отчаянии обхватил руками свое небритое лицо, щетина на щеках у пленника Ночного Короля отросла уже на полдюйма, некогда аккуратная русая борода висела нечесаными лохмами и на королевскую никак не желала походить. О Хранн-Заступник! В Гортене остался его сын, его дорогой Ричард, которому всего пять лет, и даже матери нет рядом. А он ничего не может сделать, совсем ничего... Как же это страшно: ощущать себя столь никчемным, столь бесполезным для своего королевства, где столько людей верят в него, словно в отца, верят, что король не оставит, не бросит, защитит от напастей своих верных сынов и дочерей. А он даже собственного сына защитить не может...

Яростный крик разлетелся по подземелью и затерялся в пустоте. Как уже говорилось, подлинное безумие – это когда стираются рамки. Для короля Ронстрада рамки стерлись...

На подошвах дорожная пыль,

Старый посох в усталых руках,

А в груди леденеет тоска,

Оглянись – нет дороги назад.

Заметает ветер следы,

Но прощенья предателю нет.

Среди грязи и талой воды

Слышен ясно безмолвный ответ.

– Не простить, не простить никогда, —

Шепчет ветер и шепчет листва,

– Никогда, никогда, никогда... —

В голове не смолкают слова.

Значит, нет дороги назад,

Лишь вперед продолжается путь,

Своя совесть не хуже убийц

Гонит вечно туда, где не ждут.

В путь, туда, где опасность и смерть,

Где за жизнь и гроша не дадут,

Где героем тебя назовут

Или, может быть, вновь проклянут.

«В Путь». Старинная эльфийская айла.

В лесу мела метель, и древние разлапистые ели шумели под ветром. В белой снежной одежде они напоминали угрюмых горных великанов. Злой северный ветер обдавал ледяными порывами сгорбившуюся фигуру, пробиравшуюся по занесенной снегом старой дороге. Он бросал в лицо мириады снежинок, царапавших раскрасневшуюся кожу не хуже алмазной крошки. От метели невозможно было укрыться, оставалось лишь терпеть и двигаться дальше, преодолевая волны клубящейся в воздухе белой мглы.

Рука в меховой перчатке прикрывала обмотанное шарфом лицо от летящего снега, а из-за толстого зимнего плаща бредущая фигура напоминала огромного медведя, вставшего на задние лапы. Капюшон, отороченный мехом, был скрыт под толстым слоем снега и превратился в кусок льда. Никто бы не позавидовал этому безрассудному эльфу, что в самую бурю оказался в лесу. И зачем только нелегкая понесла его в непогоду, когда время подходит к веселому празднику, а старый лорд собирает в замке гостей? В эти мгновения, где-то в двадцати милях за спиной, слуги уже, должно быть, готовят праздничный ужин, а из погребов выкатывают бочки с вином. Залы и покои украшают, а замок постепенно наполняется живым теплом и уютным светом.

Эльф даже не обернулся в сторону дома. Его карие глаза, щурясь, смотрели в снежную мглу впереди, скрывавшую брата...

– Ваэлле! Ваэлле! – закричал эльф, превозмогая пронзительно свистящий ветер, в душе понимая, что при такой погоде разобрать его крик невозможно уже в десяти шагах, но все равно не сдаваясь. Да и как он может позволить себе пасть духом, когда его брат замерзает в холодном лесу? – Ваэлле, отзовись!

Да будут прокляты и эта занесенная снегом дорога, и неосторожность брата, решившего срезать путь, несмотря на его запрет. Ваэлле всегда был слишком упрям, чтобы признавать его авторитет, а стоило бы. Ведь Мертингер уже не раз выезжал вместе с отцом на север и куда больше общался с опытными воинами и следопытами их Дома, научившими его, как не потерять направление в любую погоду. И многому другому тоже. Прежде всего тому, что не стоит рисковать там, где от тебя ничего не зависит: пустой риск – это не храбрость, а глупость.

Эльф еще раз выругался про себя, тяжело ступая по глубокому снегу – он свернул с дороги и углубился в лес. Злые мысли вовсе не грели, но он никак не мог от них избавиться. Точно лютые голодные волки, они преследовали его:

«Нужно было всего лишь согласиться с упрямцем, и только. Но нет, Мерт, ты уперся сам и начал спорить: конечно, ты же старше и умнее брата. Ведь тебе уже двадцать шесть зим, а ему лишь шестнадцать...»

И вот теперь он здесь, бредет по колено в снегу и безудержно клянет себя за то, что оставил Ваэлле. Клянет и ищет хоть что-нибудь, что поможет напасть на след.

«Ты бросил его, Мерт, бросил. Бросил одного умирать в снегах, наплевав на то, что его конь мог пасть точно так же, как и твой, хоть и не был загнан настолько. Ты оставил его и предал...»

Когда Мертингер прибыл в цитадель Дома, то первым делом спросил стражей о брате, но те были уверены, что Ваэлле не появлялся. Поначалу старший сын лорда возликовал, что выиграл заключенное пари и добрался до поселения первым, но вместе с глупым чувством превосходства сразу пришло и другое – тревога. Брат не вернулся вовремя, его путь был хоть и короче, но проходил через темный лес, где легко можно было заблудиться в метель, а погода как раз начинала портиться. Мертингер просидел в караульном помещении долгих полчаса, но тревога только росла. Тогда он подумал, не рассказать ли все отцу, но так и не решился. Затем собрался и, не говоря никому ни слова, вновь оседлал уже уставшего за целый день пути коня и направил его в метель. Снегопад тем временем только усилился. Конь Мертингера пал, едва доставив его к тому самому месту, где они с братом расстались, к этой забытой Тиеной развилке, где от дороги отходит узкая лесная тропа. Дальше он шел уже пешком...