Круглый дом - Луиза Эрдрих

Я не храню эту кисточку в особой коробочке – больше не храню. Она лежит в ящике моего письменного стола, рядом с множеством других вещей, как, например, одинокий носок Мушума с деньгами. Даже если моя жена и видела его там, она ни словом не обмолвилась. И о Соне я ей никогда не рассказывал – ну, может быть, упоминал мимоходом. И не рассказал, как затолкал все предметы костюма Сони в мусорный бак у офиса управления по делам индейцев, куда регулярно приезжал мусоровоз. И моя жена не знала, что я нарочно положил эту памятную кисточку там, где всегда мог ее найти. Потому что всякий раз, когда я на нее смотрел, я вспоминал, как обошелся с Соней и как она обошлась со мной, или о том, что я ей угрожал и что из этого вышло, и как она обозвала меня обычным говнюком. И как это разрывало мне сердце, когда я серьезно это обдумывал. Говнюк, который знает только слово «дай». Может, она была права. Я размышлял над ее словами долго – по правде сказать, всю жизнь, – и мне хотелось стать лучше.

* * *

Доу пристроил к дому небольшую открытую террасу, которая – как многие наши террасы – всегда была завалена всяким полезным хламом. Там лежали зимние шины в черных пластиковых мешках, ржавые домкраты, старый гриль с погнутой решеткой, сломанные инструменты и пластмассовые игрушки. Каппи расположился посреди этой рухляди в продавленном шезлонге. Глядя на исцарапанные собачьими когтями доски, он обеими ладонями приглаживал волосы. Он даже не взглянул на меня, когда я подошел к нему и присел рядом на старый складной стульчик.

– Привет!

Каппи не отреагировал. Тогда я повторил приветствие на наречии оджибве:

– Ааниин…

И опять ничего.

С превеликим трудом я выжал из него, что Зелия уехала обратно в Хелену с церковной группой, о чем мне уже было известно. И когда я еще чуть поднажал, Каппи выпалил:

– У нас с Зелией… кое-что было.

– И что же?

– То самое. Всё было!

– Что всё?

– Ну, всё, подумай – поймешь. И даже больше, но мы пытались…

– Где?

– На кладбище. Ночью, когда вы справляли день рождения Мушума. И после того, как мы это сделали…

– Прямо на могиле?

– Не знаю. Мы были вроде на краю кладбища. Не прямо на надгробии.

– Хорошо. А то это плохая примета.

– Само собой. А потом мы забрались в подвал церкви. И там еще два раза было.

– Что-о?

– Да, в катехизисной. Там ковер лежит на полу.

Я молчал. У меня поплыла голова.

– Смело! – только и смог я выговорить.

– Ага. И она уехала. Теперь у меня все из рук валится. Душа болит.

Каппи смотрел на меня взглядом умирающего пса. Он постучал кулаком по груди и прошептал:

– Вот тут болит!

– Женщины! – брякнул я.

Он грустно поглядел на меня.

– Тебя убьют! – продолжал я.

– Откуда ты знаешь?

Я не ответил. Его любовь к Зелии не была похожа на мою любовь к Соне, которая теперь была отравлена унижением, коварством и даже еще более сильными чувствами, которые раздирали меня изнутри и чуть не сшибали с ног. Напротив, любовь Каппи была чиста. Его любовь только теперь начала проявляться. Элвин умел набивать наколки и предлагал свои услуги за деньги, и Каппи сказал, что пойдет к Элвину и попросит его выколоть «Зелия» крупными буквами на своей груди.

– Не стоит, – возразил я. – Перестань. Не делай этого.

Он встал.

– Сделаю!

Я только уговорил его немного подождать, убедив, что когда от тренировок он нарастит грудные мышцы, можно будет наколоть еще более крупные буквы. Мы долго сидели на террасе – я старался, как мог, отвлечь Каппи, но все напрасно. Когда вернулся Доу и поручил Каппи наколоть дров, я собрался уходить. Каппи взялся за топор и принялся колоть поленья с такой ретивостью, что я даже испугался, как бы он не разрубил себе ногу. Я посоветовал ему успокоиться, но он только бросил на меня пустой взгляд и рубанул по полену так сильно, что полено подскочило вверх метра на три.

Мама с отцом должны были вернуться к обеду, и я не спеша крутил педали, выбирая кружной маршрут к дому, потому что у меня снова возникло нежелание их видеть. Но мне не хотелось и оказаться там, где я мог бы столкнуться с Соней. Стоило мне подумать о ней, как я вспоминал все. В моем воображении опять возникал лоскут в сине-белую клетку, и я пытался задвинуть глубоко-глубоко осознание, что в затопленной машине лежала та самая кукла. Выбросив куклу, я, разумеется, уничтожил важную улику, которая могла бы указать на местонахождение Майлы. Точнее, ее трупа, спрятанного в таком непредвиденном месте, что даже собаки его не нашли. Но я отогнал мысль о Майле. И о Соне. И еще я старался не думать о маме. О том, что, возможно, произошло в Бисмарке. И из-за всех этих путаных мыслей мне не хотелось идти домой или оставаться одному. Эти мысли внезапно нахлынули на меня, накрыли мозг, как снежная буря, растревожили сердце. Я ехал, стараясь выбросить из головы вообще любую мысль, и направил велик по грунтовой тропинке вверх по склону холма за больницей. Я стал усердно курсировать то вверх, то вниз, подпрыгивая на кочках так высоко, что при приземлении растрясал все кости. Так я кружил и кружил, тормозил, разгонялся, взбивая тучи пыли, которая забивала мне рот, пока я не вспотел как мышь и мне не захотелось пить и есть. И в конце концов я отправился домой.

Пёрл услыхала мой велосипед издалека и ждала в конце подъездной дорожки к нашему дому. Я слез с велика и прижался лбом к ее мохнатому темени. Мне захотелось поменяться с ней местами. Я гладил Перл, когда услышал мамин вскрик. И еще вскрик. А потом между вскриками услышал папин тихий голос. Ее голос то взлетал, то затихал – в точности как я на велике ездил вверх-вниз по склону холма, после прыжка с грохотом приземляясь. Наконец мама перешла на удивленное бормотание.

Я стоял, не выпуская из рук велосипедный руль. Перл не отходила от меня. Наконец отец вышел через дверь кухни на двор и закурил, чего я раньше никогда не видел. Его лицо пожелтело от измождения. Вокруг его глаз выступили красные круги, отчего казалось, под кожей набухла кровь. Оглянувшись, он увидел меня.

– Его отпустили, да? – спросил я.

Отец не ответил.

– Отпустили, пап?

Он затянулся сигаретой, молча глядя себе под ноги.

Весь бурлящий яд, от которого я избавился, наворачивая круги на велосипеде, вновь заклокотал во мне, и я выплеснул на отца поток глупых слов:

– Ты только и можешь ловить пьянчуг да воришек хот-догов!

Он с изумлением поглядел на меня и, пожав плечами, стряхнул пепел с кончика сигареты.

– Не забудь упомянуть про неплательщиков штрафов и нарушителей законов об опеке.

– Неплательщики штрафов? Ах, ну да. А разве на территории резервации где-то нельзя парковаться?