Круглый дом - Луиза Эрдрих

– Ты им это уже рассказывал! – напомнила тетя Клеменс, которую заботило только одно: чтобы пища попадала в его старую глотку. Но у Мушума развязался язык.

– Слушайте сюда, ребята. Говорят, что «Пожиратель печени» Джонсон несколько раз убегал от индейцев, разжевав кожаные ремни, которыми были связаны у него руки. Говорят, он убил молодого индейца, который его сторожил, и отрезал бедняге ногу. Еще говорят, будто этот мерзавец сбежал с отрезанной ногой в пустыню и выжил там, поедая куски ноги, пока не добрел до своих.

– Открой рот, – скомандовала тетя Клеменс и влила туда ложку супа.

– Но все было совсем не так, – продолжал Мушум, – потому что все происходило на моих глазах. Я охотился в тех местах с черноногими, когда они схватили «Пожирателя печени». Они собирались передать его индейцам племени кроу, потому что он убил очень много их людей. Я видел этого молодого черноногого, который его сторожил, так у него прямо руки чесались убить этого Джонсона. Я беседовал с «Пожирателем печени» на наречии черноногих, которое он вроде как понимал. «Пожиратель печени», сказал я ему, тебя ненавидит половина племени черноногих, и они готовы подвесить тебя голым и содрать с тебя кожу заживо. Но сначала они отрежут тебе яйца и скормят их своим старухам у тебя на глазах…

– А ну-ка хватит! – прикрикнула тетя Клеменс.

– Но черноногий только глазами сверкнул, – продолжал Мушум. – И я сказал «Пожирателю печени», что черноногому очень хочется привязать его покрепче между двух лучших боевых пони и заставить их тянуть в разные стороны. При этих словах глаза черноногого прям как две свечи загорелись. И я сказал «Пожирателю печени» Джонсону, что ему решать: какой из этих двух вариантов смерти выбрать, чтобы племя могло сделать нужные приготовления. А потом мы отвернулись от «Пожирателя печени» и сели к костру погреться. А он, пока мы не видели, начал грызть кожаные ремни, которыми были стянуты его запястья. Мы связали ему лодыжки крепкими веревками. И еще одним кожаным ремнем, обернутым вокруг его боков, он был привязан к стволу дерева. Ему предстояло хорошенько поработать зубами, а они у него уже не были такие же крепкие, как раньше. И в этом все дело. Ты же никогда не видел зубов белого траппера, а у них нет нашей индейской привычки каждое утро начищать зубы берестой. У них зубы гниют с молодости. Траппера еще не видать, а ты уж за милю можешь учуять вонь из его рта. У него от зубов обычно воняет хуже, чем от него самого, это ж о многом говорит, да? Зубы у «Пожирателя печени» были ничуть не лучше, чем у любого другого траппера. И вот он старается перегрызть кожаные путы. А мы сидим у костра и слышим: он то ругнется, то сплюнет – это у него сначала один зуб вывалился, а за ним еще. Мы его так напугали, что он сжевал все свои зубы до десен. Теперь он не смог бы вгрызться в печень ни одного индейца. Но мы намеревались вообще сделать из него беспомощного инвалида. Этот молодой черноногий и я. Бабушка дала ему в дорогу зелья, от которого любой мог вмиг окосеть. А когда «Пожиратель печени» уснул и захрапел, мы накапали ему этого зелья в оба глаза. После этого он уже не мог метко стрелять. И ему оставалась одна дорога – податься в шерифы. Если, конечно, кроу не убили бы его раньше. Но, говорю я молодому черноногому, ты же не оставишь в живых гремучую змею, ведь она и в следующий раз бросится на тебя, даже при том, что ты вырвал ее ядовитые зубы.

– Я не хочу отдавать его кроу, – сказал молодой черноногий.

– Ну, им тоже хочется повеселиться, – возразил я. – Но на тот случай, если ему удастся вырваться, нам надо сделать так, чтобы он не смог нажать на спусковой крючок ружья. Можно отрубить ему пальцы, но тогда кроу скажут, что мы им не вернули его в целости и сохранности.

– Есть такая сколопендра, которая если укусит человека, его руки распухнут и станут как меховые рукавицы, – сказал мне черноногий. И тогда мы сделали себе небольшие факелы и пошли искать это насекомое, но, пока мы бродили по лесу, «Пожирателю печени» удалось сбежать. Когда мы вернулись к месту стоянки, то увидели только разгрызенные ремешки да разбросанные по земле сломанные коричневые зубы. Он сбежал. А потом уж сочинил историю о том, как он будто бы ел ногу индейца, потому что, если бы не красивая история, кто бы поверил этому окосевшему беззубому ублюдку?

– Вот именно! – ввернула тетя Клеменс.

– О-о, как же я буду скучать по Соне! – подмигнул мне Мушум.

– Что такое?

– А, – пояснила тетя Клеменс. – Уайти говорит, она смылась. Вчера сказалась больной, и когда он вернулся домой, то обнаружил, что ее шкаф с одеждой опустел, и еще она прихватила с собой одну из собак. Она сбежала в своем драндулете, который Уайти только что для нее починил.

– А она вернется? – спросил я.

– Уайти сказал, что в записке она написала: никогда! Он сказал, что спал с другой собакой, так он был расстроен. Соня заявила, что пора ему изменить свои повадки. Аминь.

Эта новость меня просто убила. Я шепнул Каппи, что нам надо уйти. Он по своему обыкновению вежливо поблагодарил тетю Клеменс за угощение, и мы медленно поехали на великах куда глаза глядят. Наконец мы выехали на дорогу, которая вела – хотя ехать туда надо было прилично – к дереву висельника, под которым мы с Соней закопали депозитные книжки. Когда мы сели на велики, я поведал Каппи все от начала до конца – как нашел куклу, как показал ее Соне, как она помогла мне положить деньги на несколько банковских счетов, а потом и где мы закопали книжки в алюминиевой коробке. Еще я рассказал Каппи, как Соня просила меня помалкивать про эти деньги, чтобы его не подставить. Потом рассказал про Сонины брильянтовые сережки и сапоги из саламандровой кожи и про ту ночь, когда Уайти ее поколотил, и как у меня уже тогда сложилось впечатление, что она планирует бегство. И под конец сказал, сколько денег я нашел.

– С такими бабками она может далеко слинять, – заметил Каппи и отвернулся. Обиделся.

– Да, надо было тебе раньше рассказать, – виновато протянул я.

Мы помолчали.

– В любом случае, надо откопать коробку, – наконец произнес Каппи. – Просто чтобы проверить. Может, она все-таки оставила тебе немного, – добавил он безразличным тоном.

– Ага, чтобы купить такие же кроссачи, как у тебя, – сказал я, когда мы уже почти доехали до места.

– Я же предложил поменяться, – сказал Каппи.

– Да ладно. Мне мои уже нравятся. Готов поспорить, Соня оставила мне записку. Это уж наверняка!

Мы оба оказались правы.

В коробке лежали двести долларов, одна депозитная книжка и клочок бумаги.

Я заглянул в депозитную книжку. Там был вклад на десять тысяч.