Две вечности. Асфиксия - Ананке Кейрин

томительное ожидание. Мама ведь говорила, что это всего лишь репетиция. А репетиция – не по-настоящему, значит, скоро всё должно закончиться.

Но когда? Почему так долго? Я ведь уже всё понял! Я не хотел больше! Не хотел быть в темноте, в одиночестве, в тишине…

Тишина.

Осознание полнейшего безмолвия обрушилось, как снежная лавина, обламывая и калеча последние остатки самоконтроля. Сколько я уже не слышал ни единого звука? Тишина стала невыносимой.

Она звенела в несуществующих ушах, раскалывала на части несуществующий череп. Внутри него поселился плотоядный червь, пытающийся проесть себе путь наружу. По фантомной коже распространился невыносимый зуд, хотелось запустить в неё пальцы и чесать, чесать, чесать, пока он не прекратится.

Невыносимо.

Я изо всех сил пытался прислушиваться. Звуки не могли просто так исчезнуть. Дом окружал лес. А лес – это настоящий оркестр из разнообразных звучаний, мелодий и шумов. Деревья шелестят листвой, птицы не прекращают пения, насекомые гудят в высокой траве.

Кроме того, есть сам дом. Всё в нём наполнено звучаниями: скрипят половицы, свистят сквозняки, гудит генератор в подвале. Наша жизнь – это мир звуков. А когда они прекращаются…

Мы умираем.

Я почувствовал смерть. Она – бесконечное ничто. Она – непрекращающееся гудение тишины. Полное одиночество. Как лишившиеся конечностей люди чувствуют фантомные боли, так и я сходил с ума, пытаясь пошевелиться, вернуться в своё тело, вгрызться в него нервными окончаниями и никогда больше не отпускать. Жаждал звуков, искал их в самых отдалённых уголках пустоты.

С неистовой радостью я обнаружил биение сердца, как наяву представил звучание работы внутренних органов, журчание потоков крови в венах, потрескивание импульсов в коре головного мозга.

Как ни силился я позвать на помощь маму, ничего не происходило. Я ведь умер, а у мертвеца нет горла, способного издавать крики о помощи. У мертвеца нет глаз, льющих слёзы отчаяния. У мертвеца вообще ничего нет. Есть только он сам – один, навсегда.

Я был готов отдать всё что угодно, лишь бы вернуться. Продал бы душу дьяволу, если бы он пообещал оградить меня от дальнейшего пребывания в темноте.

И тогда я увидел Плохого Джошени – мальчика из маминых кошмаров. Того, кто совершал плохие поступки и постоянно умирал.

Он стоял на краю моего сознания и безумно улыбался. Как и всегда, выглядел он не лучшим образом. Тело было изрезано и изорвано, как мягкая игрушка, побывавшая в пасти дикой собаки. Из живота свешивались внутренние органы. Лицо было синим, как после удушения.

Но он всё равно улыбался, показывая обломки зубов.

– Ты будешь хорошим мальчиком? – спросил он.

– Буду, буду! – мысленно закричал я.

– Боишься смерти?

– Боюсь, очень боюсь!

– Хочешь сюда вернуться?

– Нет, ни за что!

– Тогда что ты должен для этого делать?

– Быть хорошим мальчиком.

Вечность продолжалась.

– Хочешь поиграть? – как бы невзначай поинтересовался Плохой Джошени.

– Хочу.

– Тогда сыграем в «холодно-горячо».

– Я люблю эту игру, – признался я.

– Следуй указаниям и тогда сможешь вырваться в мир живых.

– Хорошо.

Моё сознание поплыло вперёд, рассекая чёрные волны тьмы.

– Холодно, – подсказывал Плохой Джошени, указывая путь. – Всё ещё холодно. Немного теплее. Теплее.

Тьма не менялась.

– Ты будешь хорошим мальчиком?

– Да.

– Теплее. Будешь во всём слушаться маму?

– Да.

– Теплее. Боишься смерти?

– Да.

– Практически горячо. Ты считаешь братьев и сестру грешниками? Они и правда повинны в своей смерти?

Слова не шли.

– Холоднее, – разочарованно сообщил Плохой Джошени. – Ты идёшь в неправильную сторону.

– Они виноваты! – выкрикнул я в ужасе.

– Теплее. Гораздо теплее. Твой папа виноват в своей смерти?

В горле застрял ком, твёрдый, как мяч. Но страх холода и тьмы победил.

– Он был плохим человеком, бросившим маму, – ответил я.

– Теплее. Флинн виноват в своей смерти?

– Он был плохим мальчиком, убившим человека.

– Теплее. Джун виновата в своей смерти?

– Она была плохой девочкой, не слушавшей маму.

– Теплее не бывает, Джошени. Оди виноват в своей смерти?

– Он был плохим мальчиком.

– Горячо. Ты практически у цели. Ты выбрал правильный путь. Следуя ему, ты никогда больше сюда не вернёшься.

– Я буду хорошим мальчиком! – с силой пообещал я. – Обещаю! Обещаю!

Плохой Джошени расхохотался.

Его смех был последним, что я услышал, прежде чем провалился в водоворот лихорадочного сна.

Глава 19

По глазам ударил свет, хотя окна комнаты всё ещё скрывались за тяжёлыми шторами. После мира тьмы любой тусклый лучик казался ярче самого мощного прожектора. Я в шоке замотал головой, осматриваясь по сторонам.

Вокруг царила жизнь. Я снова жил!

Доказательством служили звуки; даже в обитой тканью комнате теперь переплетались нескончаемые мелодии: моё дыхание, поскрипывание старых досок, возня мышей на чердаке. Казалось, слух обострился в несколько сотен раз.

От радости я был готов разрыдаться, но меня привлек самый отчётливый из звуков – чьи-то шаги.

Я попытался присесть, но голову тут же охватило головокружение. Тело, хоть и вернулось, слушалось очень плохо, как после продолжительной тяжёлой болезни.

– С возвращением.

Мама стояла в дверях, сжимая в руках капельницу.

– Ты прочувствовал смерть? – спросила мама.

– Да.

– Замечательно.

– Не хочешь повторить урок?

От вспыхнувшего в груди ужаса я едва не потерял сознание и отрицательно замотал головой, ощущая, как на коже проступает липкий пот. Вышло слабо; все силы забрал с собой неконтролируемый страх.

Мама довольно улыбнулась.

Больше мы на эту тему не разговаривали. Только спустя какое-то время я понял, как именно мама заставила меня «умереть». Она создала помещение, куда с трудом проникали звуки и запахи, после чего усыпила меня и закончила приготовления – заклеила рот, завязала глаза, вставила в уши затычки, лишая всех чувств.

Ну, а чтобы я не шевелился, она через капельницу вводила мне анестезирующий препарат. Не знаю точных подробностей, Винсен объяснит лучше.

Не чувствуя конечностей, ничего не видя и не слыша, я только и мог, что представлять себя мертвецом, обречённым на вечные скитания во тьме. Я хорошо выучил тот урок.

Смерть – необязательно боль.

Смерть – это ужас и безумие.

Мама осталась очень довольной результатом обучения. А чем сильнее она успокаивалась, тем меньше её мучили кошмары.

Мы продолжили коротать привычные будни. Я уже давно спал один, так как вырос, но мама продолжала проверять меня по ночам, прокрадываясь в темноте в соседнюю спальню.

– Ты спишь? Ты ещё живой? – спрашивала она шёпотом.

– Не сплю, мама. Я стопроцентно живой, со мной ничего не случится. Я ведь хороший мальчик.

Эти слова настолько радовали маму, что её осунувшееся лицо преображалось. Счастливая