Две вечности. Асфиксия - Ананке Кейрин

было невыносимо.

Вид крови и человеческой плоти вызывал тошноту. В первые «сеансы» меня рвало постоянно, но мама терпеливо нажимала на паузу и приводила комнату в порядок. Однако, как бы она ни старалась, мебель всё равно пропиталась отвратительным кислым запахом.

Мама всегда смотрела фильмы вместе со мной. Она садилась на диван, сажала меня на колени и, в случае чего, удерживала мою голову, если я пытался отвернуться от страшного зрелища.

– Хорошие мальчики слушаются маму. Помнишь, что случилось с Флинном, когда он меня не послушался?

Признавая верность её рассуждений, я старательно всматривался в экран.

Порой я не выдерживал и жмурился, но мама с поразительной интуицией всегда вычисляла моменты слабости сына и, как по ночам, силой раскрывала мне веки.

– Ты должен смотреть, Джошени. Иначе от твоего обучения не будет никакого толка. Ты увидишь и познаешь то, что не было дано твоим братьям и сестре. Потому что ты – особенный.

Когда записанные эпизоды подходили к концу, мама включала их заново. По кругу. Как в весёлом кровавом хороводе. И вновь начиналось безумие: чавкающие звуки разрываемой плоти, вопли умирающих, страдания грешных душ, приговорённых к трагической и жестокой смерти.

Однако не всегда мы смотрели фильмы про быструю и кровавую расправу. Мама хотела показать, что смерть бывает многогранна, но в любом случае – мучительна. Иногда я часами наблюдал, как альпинисты умирают от холода и голода в горах, как человек в пустыне страдает от лютой жажды, как страдания затягиваются не просто на часы, а на целые дни.

Это было поистине ужасающее зрелище. Сидя в тёмной, замкнутой, как короб, комнатке без окон, я смотрел на кошмарные сцены, разворачивающиеся по всему пространству огромного экрана телевизора, и мечтал лишь об одном – хоть бы всё это скорее прекратилось.

Мама довольно улыбалась, но и на этом не остановилась. Нет, всё только начиналось.

«Фильмы, – рассуждала она, – недостаточно убедительны».

Её старшие дети бесконечное количество раз ходили на фильмы ужасов в кинотеатр, но всё равно не воспринимали смерть всерьёз. Всё потому, что в кино всё преувеличено и неправдоподобно. К такому быстро привыкаешь, и наигранное насилие начинает вызывать смех, а не отвращение. Поэтому, когда, по маминому мнению, я уже привык к обычным фильмам ужасов, она принесла «особую» киноплёнку.

На ней были запечатлены реальные видео с мест аварий, записи врачебных операций, редкие кадры настоящих несчастных случаев. Всё это мама отыскала, используя свои врачебные связи. Подобный материал, не приправленный музыкой и безобразной игрой актёров, поражал правдоподобностью и заставлял вздрагивать не только меня, но и саму маму.

Жизнь всегда страшнее фильмов, но только тогда я понял – насколько. Никакие надрывные вопли не могли сравниться с плачем реального человека. Я вспоминал Оди; его перекошенное от боли лицо. А я ведь даже не подозревал, как сильно он мучился!

Документальные кадры подействовали на меня, как удар обухом по голове. Я не мог есть, не мог спать. Меня даже перестал посещать во сне Плохой Джошени.

Наблюдая произведённый «киносеансами» эффект, мама довольно кивала головой.

– Всё правильно, так и должно быть. Ты видишь, какова она, смерть? Видишь, как она страшна? Как болезненна, отвратительна? Но ты не должен волноваться, Шенни. Смерть нужно бояться только в одном единственном случае.

– Если я стану плохим мальчиком?

– Правильно, правильно!

Она радостно хлопала в ладоши.

Я не сразу заметил, что даже при разговоре она не вынимает изо рта прядь волос. Теперь они обрамляли её лицо грязными сосульками.

Однажды я рискнул задать давно мучивший вопрос.

– А как умирают хорошие мальчики?

Мама отвлеклась от готовки.

– Они ведь когда-нибудь умирают? – настаивал я, понимая, что люди растут, стареют, а потом жизнь заканчивается. Как у бабушки с дедушкой. Не живут же хорошие люди вечно.

Они бы не поместились в городах, а я не сомневался, что хороших людей гораздо больше, чем плохих.

– Хорошие люди не умирают, Шенни, – с небольшой заминкой ответила мама. – Они уходят.

– Уходят? Куда?

– Смерть – это больно и страшно. Поэтому хорошие люди просто уходят. Засыпают. Они не чувствуют боли. Они улыбаются. Их всегда окружает заботливая семья, собирающаяся у кровати, чтобы проводить дорогого им человека в последний путь. Хорошие люди заводят семьи, рожают детей, работают на престижной работе. Они достойно проживают свои жизни, понимаешь, Шенни? И только тогда, встретив достойную старость, они уходят.

– Здорово! – восхитился я.

Мамина улыбка странно исказилась.

– И правда, очень здорово, Шенни. Ты должен к этому стремиться.

Успокоившись, я больше не поднимал эту тему.

Просмотры фильмов продолжались около двух лет. Примерно на моё девятилетие мама поняла, что больше нет смысла показывать новые кадры.

– Знаешь, что ожидает людей после смерти? – внезапно спросила она после того, как мы пообедали.

– Разве смерть – не конец? – удивился я. – Тебя кладут в могилу. И всё.

Мама назидательно покачала указательным пальцем, поражаясь моей наивности.

– Ты в этом уверен? Многие считают, что после смерти жизнь только начинается. Что ты знаешь о религии, Шенни?

Я отрицательно покачал головой. На тот момент я неплохо разбирался в том, какими способами можно вырвать человеку руку или разбить лицо, но вот с религиозной тематикой был незнаком. Единственное, персонажи из фильмов часто звали на помощь «Бога». Но так как «Бог» не приходил, я не сильно им интересовался.

– Существует много религий, и у каждой из них своё представление о том, что происходит с человеком, когда тот испускает последний дух, – пояснила мама. – Некоторые утверждают, что грешники отправляются в Ад, где их обрекают на вечные муки.

Мне такой подход показался правильным. Плохие люди должны страдать всегда.

– Не узнаешь, пока не умрёшь, – сказал я.

Мама посмотрела на меня очень внимательно, и прядь волос выскользнула из её приоткрытого рта.

– Да, верно. Но ведь можно попытаться представить, так? Не хочешь попробовать… ощутить жизнь после смерти?

– Я умру? – испуганно спросил я, вжимаясь в спинку стула. – Ты закопаешь меня в могилу?!

На память сразу пришли ужасы, увиденные во время бесконечно повторяющихся киносеансов.

– Я не хочу в могилу! Не хочу! Я всегда тебя слушался! Я!..

Страх, притупившийся за два года монотонных будней, навалился с недюжинной силой. Вспомнились красочные мамины сны, где я раз за разом умирал чудовищной смертью. Неужели мне оторвут голову? Выпустят ленту кишок? Вобьют в глаза гвозди? Так я умру?!

Мама, увидев охвативший меня ужас, заулыбалась уже не просто довольно, а триумфально. Как боец, возвышающийся над распластавшимся по земле противником. Она ощутила, как выиграла битву у своего главного врага – смерти, той самой жестокой