Две вечности. Асфиксия - Ананке Кейрин

умиротворённая улыбка приносила покой, и после ночных визитов я всегда засыпал счастливым.

Бывали ночи, когда я сам прибегал к ней, разбуженный страшными криками. Кошмаров хоть и стало меньше, совсем они не ушли. Я обнимал маму и шептал успокаивающие слова.

– Я жив, мама! Я жив!

– Мне п-приснился сон… – заикаясь, бормотала мама себе под нос. – Ты поступил очень плохо. Очень плохо, Джошени! Т-ты умер, тебя смяло, как бумажный лист, и везде была кровь, кровь, кровь! Что за ужасный сон!

– Это всего лишь сон, потому что я здесь, и я всё ещё жив. Со мной никогда ничего не случится.

Тогда мама успокаивалась и засыпала.

* * *

Казалось, обучение успешно подошло к концу. Ведь чему ещё можно было научиться? Не существовало в мире человека, более страшащегося смерти, чем я, знающего все её уловки, все мучения, которые она приносит плохим людям.

Ничто на свете не заставило бы меня проявить слабость и пойти по неправильной дорожке. Чем бы ни руководствовались Флинн, Джун, Оди и папа, они бы не посмели оступиться, зная то, чему я выучился за годы жизни в лесном доме.

Но у мамы было другое мнение по этому поводу. Она припасла последний, закрепляющий урок.

Смерть – отвратительна и неприглядна.

Мама долго готовилась; только в год, когда мне исполнилось двенадцать, она смогла воплотить план в жизнь.

Однажды ясным жарким утром мамина машина подъехала по неухоженной дорожке к веранде. Колёса легко катились по давно образовавшимся колеям. Я выбежал на улицу, готовясь помогать разгрузить продукты, но замер от неожиданности.

Мама звала меня присоединиться к ней в поездке.

– Куда мы едем? – спросил я, садясь на переднее сидение и застегивая ремень безопасности.

– Узнаешь.

Несмотря на любопытство, в животе завязывался тугой узел тревоги. За окном сменялись пейзажи, однако я был слишком взволнован, чтобы обращать внимания на их яркие пятна.

Наконец, мы вернулись в город моего детства. Людные улицы поначалу шокировали. Ноги отвыкли от ровной поверхности асфальта. Тревога отступила, а в сердце вспыхнула радость ностальгии.

Было интересно, как там наш старый дом, кто в нём поселился, счастливы ли его новые хозяева так же, как были мы, пока папа не совершил плохой поступок.

К сожалению, восторг угас, едва я заглянул в лицо матери. Она смотрела на дорогу, но видела иной далёкий мир, где её сердце могло успокоиться и отрешиться от болезненных воспоминаний, которыми были наполнены улочки этого города.

Мы остановились напротив невысокого здания, такого же белого, как мамин рабочий халат. От холодного и неприступного вида бетонной коробки, так непохожей на наш лесной домик, мороз побежал по коже.

– Идём, – приказала мама.

Только когда к главному входу здания подъехала машина, из которой мгновенно высыпали люди в белой форме и вытащили носилки с лежащим на них человеком, я понял, что мы приехали в больницу.

Мама повела меня по коридорам, иногда здороваясь со старыми знакомыми, а потом открыла дверь, не предназначенную для посещения обычными пациентами. Там она переговорила с суровым мужчиной, после чего тот передал маме ключи.

Коридоры сменяли друг друга – одинаково белые и пропахшие лекарствами, – а потом мы оказались перед запертой дверью. Мама достала ключ, несколько раз провернула его в замочной скважине. Я до сих пор помню этот звук; глухой, но и одновременно звонкий, от которого заложило уши.

За дверью оказалась лестница. В отличие от остального здания больницы, она была мрачной и тёмно-серой, от неё несло холодом. Мне она сразу не понравилась.

Чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось. В конце концов, мы оказались в мрачном помещении, освещённом тусклыми синими лампами. Всё пространство занимали столы из нержавеющей стали; они тянулись вдоль стен, выстроились по центру, таились в тёмных углах.

Много, очень много столов. А на них тела. Бледно-голубые, неподвижные. Я смотрел слишком много маминых фильмов, чтобы принять этих людей за спящих.

– Мама… – зашептал я испуганно.

– Грешники, – сообщила она.

Мама привела меня в больничный морг. В царство смерти, спящее под миром живых. На секунду я пожалел лежащих здесь людей, но моментально одёрнул себя. Если они попали в одну из мучительных ловушек смерти, значит, того и заслужили.

Успокоив себя привычными рассуждениями, я вновь переключил внимание на реальность. Чему могли научить эти мертвецы? Мама хотела показать настоящие трупы, а не образ на киноплёнке?

Но я уже и так всё видел. Несмотря на пролетевшие годы, воспоминания о женской руке в луже крови были ещё свежи. Как и образ сгоревшего в болезни Оди. Однако мама никогда не ошибалась и ничего не делала просто так.

– Наблюдай за ними.

Мама похлопала меня по плечу, после чего направилась к лестнице. На первой ступени она остановилась.

– Наблюдай внимательно, Джошени. Мы уже знаем, что происходит с духом после смерти. Стоит ли забывать о теле?

Она закрыла дверь, так и не объяснив значения таинственной фразы.

Я послушно остался в одиночестве и начал внимательно рассматривать мертвецов. Такие бледные, такие пугающие. Ни капли румянца на бело-синих щеках. Мёртвые. Пересилив страх, я коснулся руки какого-то мужчины.

Холодная. Ледяная. Вот она, смерть. Не репетиция, а самая настоящая.

Я стоял, боясь пошевелиться или отвести взгляд. Трупы лежали неподвижно. Меня затрясло. Смерть так близко! Меньше, чем на расстоянии вытянутой руки!

– Я – хороший мальчик! – затараторил я привычное заклинание. – Со мной ничего не случится. Я – хороший мальчик!

Бояться было нечего, с другой стороны, я так и не понял, чему должен выучиться.

– Вы спите? – зачем-то спросил я у тел. – Как бы я хотел, чтобы вы просто спали. Проснитесь, а?

Они не отвечали. Не могли ответить, как бы ни хотели. Они были мертвы.

Я не видел смысла просто стоять и таращиться на мертвецов, поэтому решил подняться по лестнице наружу и задать маме несколько вопросов. Дверь оказалась заперта.

Удивившись, но не испугавшись, я застучал кулаком по двери и позвал маму. Практически сразу послышались шаги.

– Ты ещё там? – спросил знакомый голос.

– Да, – ответил я, – но…

– Хорошо.

Я смиренно ожидал продолжения, но мама молчала.

– Что мне делать?

– Я уже говорила. Наблюдай.

– Они просто лежат. Я не понимаю, за чем именно наблюдать.

– Наблюдай.

Больше она ничего не сказала и ушла, оставив меня в недоумении слушать звук её удаляющихся шагов.

«Мы уже знаем, что происходит с духом после смерти. Стоит ли забывать о теле?»

Вот что я должен был понять – смерть заставляет страдать не только душу, но и физическую оболочку. Она преображает всё, до чего дотягиваются её