Я видела детство и юность XX века - Ирина Эренбург

С Катей ездили на собрание в бригаду. Нам прочли приказ, что отряд вливается в бригаду.

Нам совсем это не нравится, чувствовать себя в подчинении местных властей мы не привыкли.

Ночью приехали в Палядки. Рассказали все… Решили смотаться в другой район.

28-го на двадцати четырех подводах выехали из Лозовой и Полядок.

Железную дорогу переезжали в 22 часа.

В то время как проезжал наш обоз, шли встречные поезда.

Две подводы не успели переехать и чуть оглоблями не уперлись в вагоны.

Когда мы подъезжали к железной дороге, то охрана сбежала из блиндажа, и мы проехали без боя. А когда отъехали полкилометра, были выстрелы.

Остановились в Старых Тарасовичах.

Сегодня было собрание отряда. Наша группа хочет уйти опять за железку, видно, испугались здесь жить, ведь от нас кругом километров на 5–7 гарнизоны. Ну и что ж? Скатертью дорога. Я со своей группой все равно не уеду. Петька все время спрашивает, уеду ли я с группой. Просит меня остаться с группой Новикова. Я и сама решила с ним остаться навсегда. Тем более сейчас много работы и он один не справится с нею.

Да, в нашей группе не такие ребята, как у Новикова.

Новиковцы стараются жить там, откуда недалеко ходить на железную дорогу. А нашим нравится в партизанском тылу, там много девчат, каждый день вечера.

Нет, я останусь с Новиковым.

30 декабря.

Наша группа уехала. Сегодня я, Петька, Катя, Лебедев и Палевой поедем к группе Репина и Васильева. Путь длинен, придется ехать 340 км. Нас с Катей майор не хотел пускать, но Петька без меня не едет, а я без Кати.

Как ни спорили ребята, но все же едем мы. Очень хотели ехать Митя и Граф. Вся их обида обрушилась на меня. Они говорят, что я командую Петькой, а он, дурак, слушается. Отчасти верно. Все, что я хочу, бывает по-моему. Он дошел до того, что не может быть без меня и час. Даже если надо работать утром, то будит меня, чтобы я спала около станции. Глупенький. Разве я что-нибудь себе позволю? Для меня сейчас никого нет, кроме тебя.

6 января 1943 года.

Мамулька, милая моя, как я несчастна. Всю неделю плачу. Лебедев Вася не отходит ни на шаг от меня, не говоря уж о Кате. Гранаты, пистолет и автомат отобрали. Все ребята следят. А так хочется быть одной! Что мне делать? Скорее бы умереть. Какая бы ни была смерть, но лишь бы только была.

Страшно подумать, что я одна.

Нет моего Петьки, так зачем же и мне жить? Петя, вместе с тобой ушли последние мои радости.

Вечером 30 декабря выехали из Старых Тарасовичей. Ночью остановились в деревне Макаровка.

Утром деревню заняли немцы. Дом наш был окружен. Нам было предложено сдаться, но мы ответили огнем. В окна стреляли, бросали гранаты. Мы стояли в сенях. Решили бежать. Петька выскочил первый и тут же около двери был убит.

Кажется, я тогда потеряла разум. Бросилась с криками к нему. Он был еще жив. Последний раз назвал меня своей Машей. Два глубоких вздоха, и нет моего Петьки. Помню, как подбежали Петька и Катя и оттащили от него обратно в дом. Если бы не они, меня бы тоже не было. Едва вбежала в дверь, как по тому месту, где я была, открыли сильный огонь. Зачем они меня спасли?! Лучше бы погибнуть вместе.

Саша спросил, согласны ли мы погибать вместе или сдадимся? Нет, этого не будет, лучше смерть. Они убили мою жизнь, и я отдамся им добровольно? Пока есть пули, отобьюсь, а там для себя всегда есть граната.

Патроны вышли, бросили четыре гранаты. Немцы разбежались, в это время мы выползли из дома и скоро были в лесу. Когда бежала по полю, разбила колено. Идти совсем не могла, тащилась за Катей, автомат нес Петька.

Не узнав, что сделали с телом Петьки, решила не уходить. Сидели в лесу, но скоро нас заметили ехавшие по лесу финны и обстреляли. Пришлось идти до дому.

В тот день одно горе за другим. Около Слуцкого шоссе сидели более пяти часов. Перейти шоссе было невозможно, так как население вырубало лес около шоссе под охраной немцев и полицейских. Когда работу кончили, то в 20 метрах от нас проезжали и проходили немцы. И как только они обнаружили! Все четверо сидели за двумя березками и кажется, все смотрели на нас. Но хорошо, что только казалось.

На Варшавском шоссе наткнулись на пост. Еле ушли.

До наших оставалось 15 километров. Но я уже не могла идти. Дотащили до Белой, до отряда оставалось 6 километров. Саша и Петя оставили нас в доме лесника, а сами ушли, обещали прислать подводу. Ночью слышали в лесу стрельбу. В 4 часа лесничиха попросила нас уйти. Она выходила на улицу и слышала какие-то голоса. Огородами вышли на канаву и пошли в Тарасовичи. Заблудились и бродили до 10 часов утра, пока не набрели на наши секреты. Оказывается, ребят, которые выехали за нами, в лесу обстреляли. Хорошо, что мы с Катей позабыли дорогу лесом и пошли канавой, а то бы угодили прямо им в лапы.

Все ходят меня утешать. Петька говорит, что тезка был его братом, теперь я буду его сестрой.

14 января.

Были в засаде около Сторонки. Бой длился минут 7, потом мы отошли.

По 4 января трое суток были тревоги. Спали в шубах и в сапогах. Лошади были оседланы. Спало всего несколько человек, остальные на постах и в секретах.

Ночью мы с Катей ушли. Пришли в лагерь, а там никого нет. В условленном месте нашли записку.

Отряд переехал в Копоткевичский район.

Разыскали ребят в деревне Доброва.

6 февраля.

Отряд уехал на задание. В деревне остались часовые, я да больные сыпным тифом Репин, Чернов, Уткин, Саша.

Опять напал жар. И Катя ушла, даже душу отвести не с кем.

18 февраля.

Отряд приехал… 12 суток я почти не спала. Уже в глазах мелькают точки, если сажусь, то сразу начинаю дремать.

Температура 39,9. Меня сменила Райка. Все думают, что я заболела тоже тифом.

25 февраля.

Как хорошо, что было просто переутомление. Просилась на задание, вероятно, завтра уйду с группой на железку.

27 февраля.

Вчера я, Полевой, Люнизов, Коровин, Нарзилов, Афанасьев, Михайлов и Подколзин не сумели взорвать эшелон. Сильная охрана, около стоят полицейские, и между столбами ходит немец с собакой.

Сколько радости было при встрече — описать трудно.

Разговорам не было конца. Рассказала о Балахонове. Николай начал тут же передавать это в центр.

У ребят много нового. Они расстреляли Бородина и Денисенко.

Бородин от самогона сошел с ума. Дошел до того, что стрелял по своим. Когда пришел слух, что мы арестованы, то накинулся на майора, будто бы нарочно послал нас на смерть.

Толика расстреляли за половое разложение.

Говорят, во время расстрела Анатолий крикнул: „Майор, простите!“