Цикл оборотня - Стивен Кинг

Из-за этого письма я не спал всю ночь. Его содержание моглобы уместиться на открытке. Под обращением «Дорогой Ларри» стояло, только однопредложение. Но одно предложение могло значить очень многое. И очень многоесделать.

Я вспомнил отца, вспомнил, как мы летели на самолете назапад от Нью-Йорка, и в ярком солнечном свете на высоте 18 000 футов его лицоказалось мне старым и истощенным. Когда мы, по словам пилота, пролетали надОмахой, отец сказал:

– Это гораздо дальше, чем мне всегда казалось, Ларри.

В его голосе явственно звучала, тяжелая печаль, и мне сталонеловко оттого, что я его не понимаю. Но, получив письмо Катрин, я началпонимать.

Мы выросли в восьмидесяти милях от Омахи, в маленькомгородке с названием Хемингфорд-Хоум: отец, мать, я и моя сестра Катрин, которуювсе звали просто Китти. На два года младше меня, она была красивым ребенком иуже тогда красивой женщиной: даже в ее восемь лет, когда произошел тот случай вамбаре, все понимали, что ее шелковые пшеничные волосы никогда не потемнеют, аглаза навсегда сохранят свою скандинавскую голубизну. Один взгляд в эти глаза –и мужчина готов.

Росли мы, можно сказать, по-деревенски. У отца было трисотни акров хорошей ровной земли, где он выращивал кормовую кукурузу и разводилскот. Мы называли ферму просто «наш дом». В те дни все дороги, кроме шоссеномер 80 между штатами и автострады номер 96 в Небраску, были грунтовые, апоездка в город считалась праздником, которого с волнением ждешь несколькодней.

Сейчас я один из лучших независимых юрисконсультов, так покрайней мере говорят, и, чтобы быть честным до конца, признаюсь, я думаю, этотак и есть. Президент одной крупной компании как-то представил меня советудиректоров как своего «наемного убийцу». Я ношу дорогие костюмы и ботинки изсамой лучшей кожи. На меня работают полный день три помощника, и еслипонадобится, я могу взять еще дюжину. Но в те дни я ходил по грунтовой дороге воднокомнатную школу с перевязанными ремнем книгами за плечами, а Катрин ходиласо мной. Иногда весной мы ходили босиком. Это было еще тогда, когда никто невозражал, если вы зайдете в кафе или Магазин без ботинок.

Когда умерла мама, мы с Катрин уже учились в школеКоламбиа-Сити, а еще через два года отец потерял ферму и занялся продажейтракторов. Семья наша, таким образом, распалась, хотя в то время нам неказалось, что это так уж плохо. Отец продолжал работать, вошел в долю, и девятьлет назад ему предложили один из руководящих постов компании. Я получил вуниверситете Небраски стипендию за участие в футбольной команде и успелнаучиться чему-то еще, кроме умения гонять мяч.

А Катрин? Именно о ней-то я и хочу рассказать. Тот самыйслучай в амбаре произошел в одну из суббот в начале ноября. Сказать по правде,я не помню точный год, но Айк тогда был еще президентом. Мать уехала напекарную ярмарку в Коламбиа-Сити, а отец отправился к нашим ближайшим соседям(до них целых семь миль) помогать хозяину фермы чинить сенокосилку. В домедолжен был остаться его помощник, но в тот день он так и не появился, ипримерно через месяц отец его уволил.

Мне он оставил огромный список поручений (для Китти там тожекое-что нашлось) и наказал, чтобы мы не смели играть, пока не переделаем все,что поручено. Но дела отняли у нас совсем немного времени. Наступил ноябрь, игорячая пора на фермах уже прошла. Тот год мы завершили успешно, что случалосьне всегда.

День я помню совершенно отчетливо. Небо хмурилось, и хотяхолода еще не наступили, чувствовалось, что стуже не терпится прийти, нетерпится заняться своим делом, начать морозить и покрывать инеем, сыпать снегоми леденить. Поля лежали голые. Медлительной и безрадостной стала скотина наферме, а в доме появились странные маленькие сквозняки, которых раньше никогдане было.

В такие дни амбар становился единственным местом, где можнобыло приятно проводить время: Там всегда держалось тепло, настоянное на запахахсена, шерсти и навоза, а где-то высоко вверху, над третьим ярусом, таинственнопереговаривались прижившиеся там ласточки. А запрокинув голову, можно былоувидеть сочащийся сквозь щели в крыше белили ноябрьский свет.

А еще там была прибитая к поперечной балке третьего ярусалестница, спускавшаяся до самого пола. Нам запрещалось лазить по ней, посколькулестница могла вот-вот развалиться от старости. Отец тысячу раз обещал материснять ее и заменить новой и крепкой, но у него всегда находилось какое-нибудьдело. Например, помочь соседу починить сенокосилку. А помощник, которого оннанял, работой себя особенно не утруждал.

Взобравшись по этой шаткой лестнице – ровно сорок триперекладины, мы с Китти считали столько раз, что это запомнилось на всю жизнь,– можно было попасть на деревянный брус, идущий в семидесяти футах отзасыпанного соломой пола. А если продвинуться по нему еще футов двенадцать(коленки дрожат, лодыжки болят от напряжения, а в пересохшем рту вкус словно отпробитого капсюля), то прямо под ногами оказывался сеновал. И можно прыгнуть ипадать вниз все семьдесят футов с истошно-радостным «предсмертным» воплем вогромную мягкую, пышную перину из сена. Сено пахнет чем-то сладким, и когданаконец утопаешь и останавливаешься в этом запахе возрожденного лета, животостается где-то там в воздухе и ты чувствуешь себя… Должно быть, как Лазарь:упал и остался жив, чтобы об этом рассказать.

Разумеется, нам это запрещалось. Если бы нас поймали, матьподняла бы такой крик, что всем стадо бы тошно, а отец, несмотря на то, что мыуже выросли, хорошенько вытянул бы нас обоих вожжами. И из-за самой лестницы, ииз-за того, что если потеряешь равновесие не добравшись до края бруса,нависающего над рыхлой бездной сена, можешь упасть и разбиться насмерть ожесткий дощатый пол амбара.

Однако искушение было слишком велико. Когда кошки спят..,сами понимаете.

Тот день, как и все остальные подобные дни, началсявосхитительной смесью чувства страха и предвкушения. Мы стояли у основаниялестницы, глядя друг на друга. Китти раскраснелась, глаза ее стали темнее, ноблестели ярче обычного.

– Кто первый? – спросил я.

– Кто предложил, тот и первый, – тут же ответила Китти.

– А девочек надо пропускать вперед. – парировал я.

– Если опасно, то нет, – сказала она, застенчиво опускаявзгляд, как будто никто не знает, что в Хемингфорде она сорванец номер два. Нотак уж она себя держала. Она соглашалась участвовать в чем угодно, но непервой.

– Ладно. – сказал я. – Я пошел.

В тот год мне кажется, исполнилось десять, я был худой какчерт и весил около девяноста фунтов. Китти было восемь, и весила она фунтов надвадцать меньше. Лестница всегда выдерживала нас, и нам казалось, что онаникогда не подведет. Надо заметить, подобная философия постоянно ввергает внеприятности многих людей и даже целые нации.