Цикл оборотня - Стивен Кинг

– Ну и что теперь? – спросил отец.

Они сидели у нас на кухне. Мать забрала шитье и подняласьнаверх. Она недолюбливала дядюшку Отто, говорила, что от него дурно пахнет, какот человека, который моется не чаще раза в месяц. «А еще богач», – добавлялаона, презрительно морща носик. Думаю, насчет запаха мать была права, но еще,мне кажется, она просто его боялась. Ведь к 1965 году дядя Отто не тольковыглядел, но и вел себя чертовски странно. Расхаживал по городу в зеленыхрабочих штанах на подтяжках, байковой рубашке и огромных желтых калошах. Икак-то очень странно выпучивал глаза, когда говорил.

– Что? – переспросил он отца.

– Что будешь делать теперь с этим домишкой?

– Жить в нем, сучьем отродье, что ж еще! – рявкнул в ответдядя Отто.

Именно так он и поступил.

***

Последние прожитые им годы не были отмечены сколько-нибудьзначительными событиями. Он страдал того рода безумием, о котором пишут вдешевых бульварных газетенках: «Миллионер умирает от недоедания в своемроскошном особняке», «Старуха-нищенка оказалась богачкой, о чем свидетельствуютее банковские счета», «Забытый всеми финансовый магнат умирает в полномодиночестве».

Он переехал в свой маленький красный домик – за годы краскапоблекла и выгорела и превратилась в грязно-розовую – на следующей же неделе. Никто,по словам отца, не мог отговорить дядю Отто от этого шага. Год спустя он продалсвою компанию. А я-то думал, что он убил человека с целью сохранить ее.Странности его множились, однако деловое чутье никогда не подводило, и сделкупри продаже он заключил очень выгодную.

Потрясающе выгодную, так, пожалуй, будет точнее.

И вот мой дядя Отто, состояние которого оценивалось минимумв семь миллионов долларов, зажил в крошечном домике возле дороги. При том, чтов городе у него остался прекрасный большой дом – запертый, с заколоченнымиокнами. К тому времени он перешел из разряда людей «чертовски странных» вразряд «окончательно сбесившихся сортирных крыс». Следующий этапхарактеризовался куда более скучным, бесцветным, но тем не менее зловещимвыражением «возможно, опасен». Выражением, за которым частенько следуютпохороны.

Постепенно дядя Отто превратился в такую жедостопримечательность, что и грузовик, стоявший по другую сторону дороги, хотялично я сомневаюсь, чтоб туристы стремились фотографироваться с ним. Онотрастил бороду, ставшую со временем не белой, а желтой, словно она впитывалавесь никотин его бесчисленных сигарет. Он страшно растолстел. Жирные отвислыещеки и подбородок были вечно выпачканы чем-то жирным. Люди часто видели, как онстоит в дверях своего дурацкого маленького домика. Просто совершенно неподвижностоит и смотрит на поле.

Смотрит на свой грузовик…

***

Когда дядя Отто перестал приходить в город за продуктами,отец вызвался проследить за тем, чтобы он не умер голодной смертью. Раз внеделю отец покупал ему все необходимое, расплачиваясь деньгами из собственногокармана. Дядя Отто никогда не возвращал ему затраченного – думаю, ему этопросто в голову не приходило. Отец умер за два года до кончины дяди Отто. Вседеньги дяди Отто, согласно завещанию, отправились в университет Мэна, нафакультет лесной и деревообрабатывающей промышленности. То-то была радость!Особенно с учетом того, как огромна была перепавшая этому заведению сумма.

В 1972 году я получил водительские права и сам сталпривозить ему раз в неделю продукты. Сперва дядя Отто поглядывал на меня косо ис некоторым недоверием, затем немного оттаял. А года через три, в 1975-м, явпервые услышал от него о том, что грузовик приближается к дому.

К тому времени я уже учился в университете в Мэне, но каждоелето приезжал домой на каникулы, где снова еженедельно доставлял дяде Оттопродукты. Он сидел за столом, курил, поглядывая поверх пакетов и банок, ислушал мою болтовню. Иногда мне казалось, он просто забывал, кто я такой.., илипритворялся, что забывал. А как-то раз перепугал чуть ли не до полусмерти,окликнув из окна, когда я проходил к дому: «Это ты, Джордж?» Кажется, именнотем самым июльским днем 1975-го он вдруг оборвал мою беспечную болтовню,спросив резко и грубо:

– А что ты думаешь о том грузовике, Квентин?

Вопрос раздался настолько неожиданно, что я поневоле ответилчестно и прямо.

– Когда мне было пять, я описался в нем от страха, – сказаля. – Думаю, что опять промочу брюки, если поднимусь в кабину.

Дядя Отто смеялся долго и громко.

Я обернулся и с удивлением уставился на него. Прежде явообще не слышал, чтобы он смеялся. Смех прервался долгим приступом кашля, откоторого у него побагровели щеки и шея. Потом он поднял на меня глаза. Онистранно блестели.

– Приближается, Квентин. – сказал он.

– Что, дядя Отто? – спросил я. Мне уже была знакома егоманера при разговоре перескакивать с предмета на предмет – возможно, он имел ввиду приближение Рождества, Судного дня, второго Пришествия на Землю Иисуса Христа,кто его знает:..

– Да этот гребаный грузовик. – ответил он, не спуская с меняпристального и неподвижного взгляда сощуренных глаз, взгляда, от которого мнестало не по себе. – С каждым годом все ближе и ближе.

– Правда? – осторожно заметил я, полагая, что им овладеланекая новая навязчивая идея, и непроизвольно бросил взгляд на «крессвелл»,стоявший по ту сторону дороги, среди стогов сена на фоне Белых гор. И накакую-то безумную долю секунды мне вдруг показалось, что он действительно сталближе.

Я отчаянно заморгал, и видение исчезло, грузовик,разумеется, находился на своем обычном месте, там же, где всегда.

– О да, – пробормотал дядя. – С каждым годом ближе.

– Может, вам очки нужны, а, дядя Отто? Лично я не вижуникакой разницы.

– Ну, ясное дело, не видишь!.. – злобно огрызнулся он. –Разве ты видишь, как движется по циферблату часовая стрелка, а? Эта чертоваштуковина перемещается слишком медленно, чтоб замечать.., если, конечно, ненаблюдать за ней долго-долго. Все время, как я смотрю на этот грузовик… – Тутон подмигнул мне. Я содрогнулся.

– Но зачем ему двигаться, дядя? – спросил я после паузы.

– Ему нужен я, вот зачем, – ответил дядя. – Я у него всюдорогу на примете. Однажды он ворвется сюда, и мне крышка. Раздавит меня, кактогда Мака, и мне придет конец.

Он страшно напугал меня – не столько его слова, сколько тон.А молодые люди обычно реагируют на испуг двумя способами: или бросаютсяотбивать атаку, или делают вид, что ничего особенного не произошло.