Расцвет и упадок цивилизации (сборник) - Александр Александрович Любищев

построить человеческую этику на базе генетики и естественного отбора. Другие, напротив, утверждают, что, так как биологические законы «сняты» в социологии, то мы их можем считать совершенно упраздненными. И то и другое является экстраполяцией положений, совершенно справедливых в определенной области, туда, где они уже не имеют приложения.

13. Ценность и ограниченность марксизма

Рассматривая марксизм как важное идейное направление в социологии, мы должны признать целый ряд положительных сторон этого учения. Во-первых, в противоположность манчестерскому либерализму, рассматривавшему уже достигнутый капиталистический строй если не как идеал, то как наилучшее возможное решение общественных проблем, марксизм взял из рук идеалистов знамя борьбы за справедливый общественный строй и стремился показать, что этот справедливый общественный строй на определенном экономическом уровне окажется не только справедливым, но и наиболее целесообразным. Во-вторых, в противоположность идеалистам, он достаточно убедительно показал, что этот справедливый строй не может быть достигнут одной волей людей, что для этого необходимо достижение достаточно высокого экономического и технического уровня.

Наконец, он показал важную роль пролетариата, рабочего класса в деле борьбы за новый строй. В противовес народникам, опиравшимся на крестьянство и звавшим «к топорам», марксизм стремился к организованной планомерной революции. Нет сомнения, что неорганизованные крестьянские восстания, как бы ни были они справедливы, в силу особенно жестокой эксплуатации, которой подвергалось крестьянство, в силу невозможности хорошей организации выливались, почти всегда, в «бессмысленный и беспощадный бунт», не оставлявший за собой ничего, кроме моря пролитой крови.

Но из совершенно справедливого тезиса о том, что при недостаточно высоком экономическом уровне классовая структура общества, неизбежно сопряженная с эксплуатацией, необходима для прогресса, вытекает вывод (которого почему-то не делают марксисты), что умеренная эксплуатация, необходимая для прогресса, вовсе не является преступлением, даже с точки зрения естественного права. Конечно, провести точную границу между умеренной эксплуатацией и неумеренной очень трудно, но, во всяком случае, мы должны, судя о деятелях прошлого, не считать всех представителей господствующего класса в одинаковой степени виновными, а выделять среди них тех, которые эксплуатировали подчиненные классы наиболее умеренно.

Возьмем помещичий класс. Там были чистые паразиты: жили они в столице или по заграницам, выжимали только доходы через управляющих (которые тоже себя не забывали) и не заботились вовсе ни о нуждах крестьян, ни о прогрессе в своих имениях. Другие жили в имениях, особенно крестьян не притесняли, но ничего не вносили: старосветские помещики Гоголя, или Манилов его же. Третьи заботились о порядке, конечно, в своих интересах, но понимали, что для того чтобы крестьянин работал наиболее производительно, надо о нем заботиться так же, как о рабочем скоте (гоголевский Собакевич или исторический граф Аракчеев, о котором я много наслышан от моих отца и деда – в прошлом мои предки были крепостными Аракчеева). И, наконец, были помещики, которые к этому рациональному моменту присоединяли нелицемерную заботу о крестьянине. О них и сейчас местные жители сохранили самую теплую память.

При моих разъездах я натыкался на такие случаи неоднократно: и граф Бобринский (старик, а не тот Бобринский, который был лидером националистов в Государственной Думе), Терещенко в селе Теткино Курской обл., помещик в Большом Нагаткине Ульяновской обл., и, наконец, Поливанов в Акшуате Ульяновской области. На длинном пути из Ульяновска в Акшуат я нигде не встретил посадок ни около дорог, ни около совхозов, постройки которых имели обычный уныло-казарменный вид, но длинная дорога у бывшего имения Поливанова была обсажена великолепными, ныне столетними соснами, и кругом имения было много хвойного леса, расположение деревьев показывало искусственность насаждения, а возраст – что они посажены еще до революции. Не надо было никого и спрашивать.

Разумеется, такая же градация должна быть принята и в отношении царей, князей, промышленников. Сейчас начинают уже понимать, что нельзя всех их красить одной краской. Появляются добрые слова и об издателе Сытине, и о финансисте С. Морозове, и о многих других. Но иногда реабилитация прошлого бывает совсем неудачной. Вспомним о том неистовом восторге, которым была окружена в сталинские времена омерзительная фигура Ивана Грозного (хотя бы позорнейшую драму «Иван Грозный» А. Н. Толстого), а с другой стороны, все еще не получил справедливой оценки такой замечательный монарх, как Александр II, погибший, прежде всего, благодаря своей неосторожности (ведь покушений на него было очень много).

Для более мирного прогресса человечества на пути к социализму необходимо строго проводить в жизнь подлинно социалистический принцип: право на собственность и вознаграждение создается только трудом. Сейчас же получается так. В капиталистическом мире при экспроприации собственности выплачивается ее рыночная стоимость, независимо от того, внес ли собственник свой труд или нет. В так называемом социалистическом, напротив, собственность конфискуется без вознаграждения даже если заведомо известно, что собственник всю жизнь трудился, и что ценность конфискуемого в значительной степени создана его трудом. Вознаграждение собственников (напр., в виде пенсии, соответствующей пенсии директора крупного предприятия или крупного администратора) в случае его организационной длительной работы ни в какой мере не противоречит принципам настоящего социализма. Я уж не говорю о том, что практика нашего государства показала, что управление конфискованными имениями часто носило не собакевичский и не маниловский, а чисто плюшкинский характер: полное разорение крестьян при неполучении выгоды и государством.

Несомненно, такое же отношение должно быть и к другим государствам так называемого империалистического лагеря. У нас принято говорить, что все империалисты одинаковы, как в отношении монархов (напр., у талантливого, но слишком увлеченного ненавистью к монархии М. Н. Покровского[109], все цари и князья были в одинаковой степени мерзавцы). На самом деле, конечно, имеется большая разница между Англией и Данией, напр., и Португалией. Дания без всякого сопротивления согласилась на отделение от нее Исландии, хотя Исландия до сего времени (чрезвычайно редкое явление) вовсе не имеет армии, а население очень невелико. Англия проявляла сопротивление к отделению от нее бывших частей, но очень умеренное, и ни одной крупной войны между Англией и ее бывшими колониями не было. С Францией уже хуже: ряд колоний она уступила без боя (многие колонии в Африке, индийскую колонию), но два раза вела безуспешную и длительную войну (по семь лет) во Вьетнаме и в Алжире. Португалия же, несмотря на свой ничтожный экономический и военный потенциал, не уступает буквально ни пяди без боя, хотя, оказывается, ее никто не поддерживает (напр., в отношении Гоа в Индии). И до этого, как указал К. Маркс, Англия при корыстном характере ее проникновения в Индию и при огромном количестве преступлений, допущенных ею там, не препятствовала проникновению в Индию английских норм, прежде всего,