Лавровый венок для смертника - Богдан Иванович Сушинский

зэковских браслетов! И потом, никто не должен видеть, как меня будут увозить. У вас своя репутация, у меня — своя.

— Меня и это устраивает, — по-деловому признала Грей. И тотчас же вновь набрала номер Валерии.

— Только ни слова о нашей сделке, — испуганно приподнялась Овелен, сразу же догадавшись, куда она звонит.

— Я старых друзей не предаю, — осклабилась в ответ Эллин.

8

— Все складывается как нельзя более скверно, — замогильным голосом произнесла Эллин, как только Удайт отозвалась.

— Что вы имеете в виду? Обычно у вас все всегда складывается как нельзя лучше. Все — и я в том числе — успели привыкнуть к вашей фортуне.

Грей даже не стала соображать, чего больше в этих словах Валерии: лести или беспредельной наглости.

— Пять минут назад эту вашу шлюшку увезли в полицейской машине. В участке она конечно же заговорит. Поэтому-то опасаюсь, как бы о происшествии не стало известно в столице. Тогда уж замять дело будет крайне сложно. Во всяком случае, придется подключать самые высокие инстанции и самые неприкасаемые чины. А не хотелось бы. Обычно связи с ними приберегают для более тяжелых времен.

— Но почему вы допустили это, Грей?! Почему… не повлияли на ситуацию? Только не уверяйте меня, что это не в ваших силах! Не говоря уже о том, что, ко всему прочему, вы еще и юрист. Опытнейший, как утверждают, адвокат.

— Как это вам удалось вспомнить такие подробности из моей биографии? И потом все не так просто. Единственное, что я пока успела сделать для вас, так это уговорила Овелен держать язык за зубами. А еще — попытаюсь уговорить и самого лейтенанта. Но парадокс в том, что, вырывая Овелен, то есть, доказывая, что она не шантажировала лейтенанта, я тем самым ставлю под удар лейтенанта. Ведь тогда получается, что он и в самом деле пытался изнасиловать ее. Спасая же лейтенанта, приходится ставить под удар Овелен, а следовательно, и вас.

Говоря это, Грей заговорщицки ухмылялась и даже подмигнула внимательно прислушивавшейся к их разговору проститутке. Обрадовавшись тому, что все идет как надо и завтра она получит свою тысячу, Овелен возбужденно потрясла кулачками и чуть было не запрыгала от радости: как мало нужно человеку, чтобы, забыв о своем месте на помойке, он вдруг ощутил себя властелином мира! Но как, в таком случае, должна чувствовать себя она, Эллин Грей? Уже в который раз умудряющаяся — используя чужие ошибки и чужую глупость — закручивать очередной убийственно-криминальный сюжет, в который неминуемо окажутся втянутыми десятки пока еще ничего не подозревающих людей.

— И все же, не предавайте меня! — почти запричитала Удайт. — К кому, кроме вас, я еще могу обратиться в эти минуты? К начальнику полиции? К прокурору? Признаю, я повела себя глупо. Но нужно же как-то найти выход из создавшегося положения!

— Вот и ищите. Явитесь к прокурору. С повинной. Вполне может быть, что и расчувствуете его. Правда, тогда придется выкладывать все начистоту.

— Нет, только не это!

— Ох, и не любите же вы прокуроров, Удайт!

— Тогда уж лейтенант точно добьется своего. И окажется, что мне нечего делать на острове, на который у меня столько всяческих видов.

«Понятно, — промурлыкала про себя Эллин. — Она уже возомнила себя повелительницей Рейдера. Не слишком ли поторопилась?»

— Ладно, миссис Удайт. Даю вам последний шанс. Однако появится он у вас лишь после того, как мы всерьез поговорим об этих ваших «видах». Ждите меня на своей вилле. Максимум через два часа я буду у вас. Только поговорю с Вольфом, улажу еще одно небольшое дельце и сразу же направлюсь… «Голубой домик» — так, кажется, называют вашу обитель? Будьте готовы к тому, что предложу вам условия, которые понравятся вам не сразу, но, отказавшись от которых, придется потерять значительно больше, и, прежде всего, — свободу. Вы понимаете, на что я намекаю?

— Так «намекать» умеете только вы, — почти проскрежетала зубами Удайт.

— Я ведь не настаиваю. И, в отличие от вас, не пытаюсь кого-либо шантажировать, в том числе и вас, не говоря уже об офицерах полиции.

— Я согласна, — простонала Валерия, вряд ли догадываясь о том, что подразумевает ее собеседница под условиями, от которых она не имеет права отказываться. И Грей не нужно было объяснять, сколько усилий понадобилось Удайт, чтобы решиться на это скрежетание зубами. — Я согласна на все.

Завершив беседу, Эллин еще несколько секунд смотрела на телефонный аппарат, словно он-то и должен был развеять ее сомнения. Странно, но лишь после того, как Удайт поспешно согласилась принять ее и выслушать условия, Грей вдруг поняла, что оставлять эту криминальную леди в покое, давать ей возможность и впредь интриговать против себя — слишком опасно. Как и вообще опасно оставлять ее на острове.

«Похоже, что островок этот сумеет удержать на плаву только одну из нас. Для двоих таких, как я и Удайт, он слишком хрупок. Вот о чем вам следовало бы поразмыслить… леди Удайт».

— Что вас так огорчило, мисс Грей? — напомнила о своем существовании Овелен. — Эта сволочь опять спутала все ваши карты?

— Наоборот, внесла некоторую ясность в них, как, впрочем, и в наши с ней отношения.

— И я могу быть чем-то полезной вам?

— Если рассчитываете получить еще пятьсот баксов от меня, то лучше сразу разочаруйтесь.

— Ладно, в таком случае, я поехала отрабатывать свою тысячу. Где там полицейский? Но, как и договорились, — без наручников.

Подполковник пил кофе с коньяком у администратора отеля. Выманив его из кабинета, Грей посоветовала отвезти проститутку в полицейский участок, но шума не поднимать, а любопытствующим, которых должно оказаться как можно меньше, объявить, что речь идет о нарушении нравственности.

— Овелен нарушила нравственность острова Рейдер! — расхохотался подполковник. — Ни один протокол такого не стерпит!

— А вы обойдитесь без протоколов, — еще более жестко посоветовала Грей. — Подробности обсудим потом. У меня дома. И тоже за чашечкой кофе.

9

Оказавшись, наконец, тет-а-тет с Эллин, лейтенант долго, напряженно молчал. Он ожидал, что первой заговорит Грей, и готовился стоически снести любые оскорбления и издевательства — тот редкий случай, когда он их действительно заслужил. Но вместо этого Эллин нашла чистый бокал, налила себе немного вина из бутылки, которая вполне могла служить «вещественным доказательством», и устало опустилась в кресло по ту сторону журнального столика.

— Так что это вы набросились на нее, лейтенант, словно сто лет не мусолили женские трусики?

— Вы спрашиваете об этом, как адвокат или как женщина?

— Быть вашим адвокатом я не соглашусь ни за какие