Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

Жители Дола занимались и ремёслами. Они прекрасно ткали, искусно окрашивая шерсть и лён в яркие цвета. Торговцы с равнины по разумной цене продавали им для этого синиль и марену*, растения же для зелёной краски можно было найти и в самой долине. Жители Дола были искусными кузнецами. В песке Реки Бурной иногда встречалось золото, а медь и олово привозили с восточных гор. Серебра было мало, а железо и вовсе приходилось покупать у торговцев с равнины. Торговцы эти приходили в долину дважды в год: весной и поздней осенью, прежде чем выпадет снег. За их товары жители Дола платили куделью или пряденой шерстью, а также хорошей тканью, мехами вина, молодняком скота – бычками и тёлочками, коваными медными чашами или золотом и серебром на вес (чеканных монет у них не было). Принимали торговцев всегда хорошо, в том числе и потому, что каждый раз они привозили с собой рассказы о равнине, о её городах, о войнах, о падении королей и вождей и о счастье полководцев.

Так жили люди Дола. Всего у них было в достатке, хотя и по-простому, без излишеств. Они много работали, а утомившись, отдыхали от труда, пировали и веселились. Их никогда не тяготили мысли о грядущих днях, и никогда с ними не происходило ничего, о чём бы им хотелось забыть. Они не стыдились своей жизни и не боялись смерти.

Дол был прекрасным, чудесным местом, и его обитатели считали свою долину настоящим земным раем. Они, прекрасно сложенные, с лёгким, радостным сердцем, гордо ступали по цветущим берегам речек и ручьёв, журчащих под зелёными ветвями.

Вот о чём повествует предание: однажды под вечер, поздней осенью, когда стояла безветренная солнечная погода, из лесу, прямо у Холма народных собраний, вышел человек. Он сел у подножия кургана, бросив перед собой тушку косули, только что убитой в чаще. Этому человеку, одетому в котту* из тёмной овечьей шерсти и шоссы* той же материи, подвязанные белыми кожаными ремешками, было двадцать три года от роду. На поясе у него висели маленький топорик и короткий меч в изящных ножнах и с не менее изящной позолоченной рукоятью. За спиной у юноши висел колчан, в руке он держал лук со снятой тетивой. Юноша был высоким, прекрасно сложенным, сильным и пригожим. Его светлая кожа изрядно загорела, щёки покрывал румянец. Лицо украшала маленькая острая бородка. Светлые вьющиеся волосы были коротко острижены, но кто угодно заметил бы, что они очень густые. Голову юноши не покрывали ни шляпа, ни капюшон, лишь украшала повязка из золотых бусин.

Присев и оглядев довольным взглядом долину, юноша опустил глаза вниз. Он смотрел на траву у своих ног, словно желая лучше запомнить прекрасный вид, только что представший пред ним. Солнце висело низко, его косые лучи золотили долину, освещая посеревшие с наступлением осени каштаны и чёрные ветвистые вязы. Вода Реки Бурной искрилась. Внизу, на лугу, медленно продвигаясь вдоль потока, паслись длиннорогие мышастые коровы. Среди коров легко и проворно прыгала пастушья собака. В том месте, где река делала крутой поворот, юноша увидел маленький алый мерцающий огонёк. Над ним, путаясь в ветвях ив, висела тонкая пелена дыма. Рядом он заметил с десяток людей: кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то расхаживал взад-вперёд, но никто не отходил далеко от группы. Четверо были одеты в короткие тёмные платья, один из них держал в руке копьё, сверкавшее на солнце. Другие были в длинных ярких одеждах. Красные, голубые, зелёные и жёлтые цвета ткани указывали на то, что их обладательницы – женщины. Не успел юноша оторвать от них взгляд, как те, кто сидел, поднялись, а те, кто расхаживал, подошли ближе к костру. Они взялись за руки и начали танцевать на траве. Ещё один человек с собакой подошёл к танцующим; и он сам, и собака принялись бегать вокруг и между фигурами людей. Чудилось, что танцуют искусно смастерённые куколки: так чётко их было видно и такими маленькими они казались.

Юноша какое-то время сидел, улыбаясь, а затем поднялся, взвалил на плечо свою добычу и пошёл вниз, в сторону Дороги Дикого Озера. Вскоре он уже был в долине. Он широко шагал по Портовой Дороге под склонами серых северных скал, позолоченных последними лучами заходящего солнца, уже через минуту-другую грозящего скрыться за западным горизонтом. Юноша шёл быстро, напевая про себя обрывки старых песен. Никто его не нагонял, зато сам он иногда обгонял тех, кто в одиночестве или группами направлялся в сторону города. Мужчины и старики, жёны и девушки возвращались домой с полей и пастбищ или шли в гости. Один-два путника прошли ему навстречу. Все они дружелюбно приветствовали юношу. Он отвечал им тем же, но не останавливался поговорить ни с кем из них, словно торопился куда-то.

Уже смерклось, когда юноша прошёл через городские ворота. Оттуда он сразу направился к дому, принадлежавшему роду Лика, и, не задерживаясь у входа, вошёл внутрь, как человек, пришедший в свой собственный дом.

Зал, куда вошёл юноша, был длинным и узким, потолок его располагался не очень высоко. Внутри было уже почти темно. Но вошедший хорошо знал это место, и всполохов пламени, изредка вырывавшихся из-под золы в очаге, что стоял под навесом посередине зала, ему было достаточно, чтобы разглядеть трёх человек. Казалось, он предполагал увидеть здесь именно их, да и они ждали его прихода и знали его поступь.

Юноша положил свою добычу на пол и радостным голосом воскликнул:

– Привет, Прожора! Неужели все ушли, чтобы успеть поспать на природе, пока не наступила зима, и оставили дом без света, словно пещеру? Подойди сюда! Или ты тоже спишь?

С другой стороны очага раздался голос:

– Да, господин, я спал и видел сны, и мне приснился горшок с мясом да лежащий на столе пирог. Вот увидишь, мой сон сбудется, а это выгодно и тебе.

Другой голос произнёс:

– Прожора уже получил часть из того, что ему приснилось, если верна поговорка о поварах. Пока тебя не было, он поступил как пёс Рейфа, когда его хозяин убежал, испугавшись подстреленного зайца.

Говоривший засмеялся, а с ним и Прожора, и третий из тех, кто был дома. Засмеялся и юноша, а затем он произнёс:

– Вот, я принёс оленину по просьбе моего родича. Но, как вы видите, я пришёл слишком поздно. И всё же возьми тушу, Прожора. Когда мой отец вернётся из кузницы?

Прожора ответил:

– Господин занят изготовлением священного меча для праздника солнцестояния и не покинет кузницы, пока не покончит с работой. Впрочем, он будет здесь уже скоро. Он посылал к нам сказать, чтобы мы побыстрее приготовили чего-нибудь на ужин.

Молодой человек спросил:

– Где же ты нашёл в Доле господ, Прожора, что постоянно мне ими в глаза тычешь?

– Сын Старейшины, – обратился к нему Прожора, – ты называешь меня Прожорой, хотя это не моё имя, так почему же мне не называть тебя господином, хотя у тебя и нет такого звания? Я привык к этому обращению. Но вот идёт мой товарищ по котелку, а с ним женщины и дети. Сядь-ка у очага, чтобы не мешаться под ногами, а я принесу тебе воду – омоешь руки.

Юноша сел, а Прожора поднял тушу и направился к одной из дверей в дальнем конце зала. Но ещё прежде, чем он успел открыть её, в дом ввалилась шумная толпа мужчин, женщин и мальчишек с собаками. Некоторые из людей несли большие восковые свечи, другие – чаши, миски и подносы, третьи втаскивали столы.