Феодора - Пол Уэллмен

и почти не глядя на нее, зажгли светильники. Другие слуги принесли еду и вино, поставили перед нею столик. Феодора давно чувствовала голод и немного поела. Когда она закончила трапезу, слуги бесшумно убрали блюда и исчезли, вновь оставив ее в одиночестве.

Теперь она уже недоумевала: прошло столько времени, а с ней никто даже не заговорил, кроме этого евнуха Дромона! Неужели они думают, что девушка должна оставаться во дворце совершенно одна, никем не замеченная?

Она едва сдерживалась. Даже правитель не смеет так обращаться с женщиной.

А время тянулось так бесконечно, что даже негодование постепенно забылось.

Раз-другой Феодора ловила себя на том, что зевает.

И вышло так, что она уснула. Уснула во дворце Гормизды, в жилище правителя Юстиниана, наследного принца империи ромеев.

Разбудил Феодору голос, доносившийся из атрия. Секундой позже хлопнула дверь, потом послышались шаги по мраморным плитам зала. В отчаянии она поспешила привести себя в порядок: протерла глаза, взбила волосы, поправила на груди тунику — все это одним скользящим движением.

Он уже стоял в проеме дверей.

Молодая женщина, а в особенности красивая молодая женщина, едва ли догадывается, что она как никогда очаровательна именно в час утреннего пробуждения, застигнутая врасплох, слегка растрепанная. Вот такой он ее впервые и увидел: в солнечном луче блестит густая копна волос, горящие глаза удивленно вскинуты, и юные припухшие губы полураскрыты от внезапного испуга.

Феодора же видела перед собой рослого и сильного мужчину в простой вишневой тунике, белой накидке с пурпурной каймой и без всяких украшений, если не считать крупный золотой аграф в виде римского орла, которым накидка скреплялась на плече. Это был человек в самом расцвете сил: крупная, но благородно посаженная голова, вьющиеся волосы коротко острижены, свежий цвет лица, мощный нос, широкие скулы. Еще она заметила, что он предельно погружен в себя, держится сухо и недоступно. Она сразу почувствовала эту стену сдержанности, о которую может понапрасну биться любая женщина, поэтому взглянула на него едва ли не с опаской.

— Я Юстиниан, — назвался он. — Прошу простить, что заставил столь долго ждать. Возникли срочные дела, и я потерял счет времени.

Он извинялся перед нею самым учтивым образом, словно она была влиятельной дамой.

— Я… я немного задремала, — проговорила она, слегка запинаясь, и вскочила с дивана, лихорадочно соображая, что следует делать дальше, как вести себя в его присутствии. Может быть, следует опуститься на колени?

Однако все решилось само собой после того, как он проговорил:

— Пожалуйста, сиди.

Все еще смущенная, она подчинилась. Юстиниан подошел к ней и опустился на большое ложе напротив.

— Так это ты Феодора? — спросил он. — Приятельница Македонии из Антиохии?

— Да, ваше высочество…

Он что-то обдумывал. Лицо его было непроницаемо. Наконец правитель произнес:

— Знай же, что я послал за тобой из чистого любопытства.

Начало ничего хорошего не предвещало, но она все же ответила:

— Слушаю, ваше высочество…

— С какой это стати Македонии, которую я знал давно и недолго, взбрело в голову рекомендовать тебя мне?

В его вопросе сквозила подозрительность, и она это почувствовала. Ответ ее был совершенно искренен и недвусмыслен:

— Потому что она, ваше высочество, знала, что вы не только правитель, но также и… мужчина.

Она произнесла это таким образом, описать который трудно, но который всякий, кто общался с истинными женщинами, в силах вообразить. Звучало это так, словно, назвав принца мужчиной, она одновременно отпустила ему величайший комплимент из всех имеющихся в ее распоряжении, и в то же время поставила его, так сказать, на некую общую доску, где мужские качества ценны сами по себе: вне чинов и прав рождения.

Замечательно это равенство полов! Мужчина, обладающий большой властью и богатством, почтенный годами и увенчанный славой и почестями, вправе ожидать и действительно получает от всякого встречного подобающие знаки уважения, подчас приближающиеся к благоговению и трепету. И все же миру хорошо знакомо зрелище, когда некая девушка, еще даже не женщина, без образования и заслуг, имеющая мозгов ровным счетом столько, сколько требуется для того, чтобы украсить себя, дерзко фамильярничает именно с таким высокопоставленным мужчиной, дуется на него и помыкает им, да так, что он готов из кожи лезть, лишь бы она снова улыбнулась.

Вот такого рода власть любая женщина, даже ничтожнейшего ума и самой обыкновенной наружности, способна употребить, конечно, если обстоятельства будут ей благоприятствовать. Однако Юстиниан столкнулся с существом необыкновенных умственных способностей и чувственности, которое обладало редкой интуитивной проницательностью.

Он не мог не реагировать на тонкий комплимент, обешавший блаженство, и ответил улыбкой, но, поймав себя на этом, сдержался.

И в эту минуту, когда и слов-то никаких особых сказано не было, произошло одно событие. Их положения неописуемым образом полностью поменялись. Мужчина внезапно растерялся, а девушка обрела уверенность. Классическая перестановка: женщина, очень желанная, всегда капризна и своенравна и требует ухаживаний; мужчина, не уверенный в ее благосклонности, безрассудно стремится ей угождать.

Феодора от сознания этого маленького успеха радостно затрепетала. Она добилась главного — она желанна. Ей вспомнилось известное изречение Лукиана: «Когда занимаешься любовью, думай только о том, чтобы завоевать мужчину и превратить его в постоянного любовника».

Возможно ли это? До сих пор об этом она почти и не помышляла… Чаще всего первый шаг делает мужчина.

— Ты очень красива, моя дорогая. Знаешь ли ты об этом? — спросил он. Теперь он взял инициативу в свои руки. С этой минуты ей надо было только отвечать ему, оставаться привлекательной и манить его: сначала — ослепительная благодарная улыбка, а потом — взгляд, и обещающий, и уклончивый, и возражения, в которых нет возражений, и притворная робость, и застенчивость, которые и не робость, и не застенчивость. Даже куртизанка — чьи цели, в общем-то, всем очевидны — может прекрасно использовать эти средства, коль она пленила мужчину.

Юстиниану она показалась необычайно прелестной: изящество стройного и гибкого тела, почти не скрываемого облегающим нарядом; лицо с глазами сирены, обрамленное роскошными волосами, слишком пышными, казалось, для ее хрупкой фигуры, полные губы, влекущие и беззащитные.

Ему хотелось прикоснуться к этим губам, он внезапно почувствовал, что охвачен трепетом, и рассердился на себя, не будучи в состоянии отвести от нее взгляда.

— Феодора… — начал он, склоняясь к ней, словно влекомый какой-то силой. Он ощутил тонкий чарующий аромат ее кожи.

— Феодора… — Он взял ее за руку, и она замерла. Ее затрудненное дыхание словно пробудило его. Он вскочил, грубо подняв ее на ноги.

Лицо ее было обращено к нему. На нем застыл немой вопрос… Вопрос, на который только он