Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя - Владимир Калиниченко

Примеров более чем достаточно.

Но Сысолетин, Удалов, Костюк были для Медунова мелкими сошками. На их примере следовало проучить и других, за этим дело не станет. Куда крепче орешек Найденов. К заместителю генерального прокурора СССР Медунов испытывал буквально патологическую ненависть. С ним он возжелал расправиться немедленно. Взяв с собой первого секретаря Сочинского горкома КПСС Гавриленко, он отправился в Ялту, где отдыхал генсек. По заранее продуманному сценарию Медунов делал краткий доклад об успехах тружеников края, рассчитывая, что под конец Гавриленко должен обратиться к Леониду Ильичу с жалобой на то, что от Прокуратуры СССР житья нет.

Доклад генсек выслушал благосклонно, но, как рассказывал мне впоследствии сам Гавриленко, он ябедничать на прокуратуру не решился и делал вид, что не замечает знаков, которые ему подавал «хозяин». Тогда заговорил Медунов:

– Знаете, Леонид Ильич, все у нас хорошо. Но прокуратура замучила. Людей терроризируют, не дают спокойно работать. А Найденов вообще не считается с партийными органами. Даже игнорирует решение комиссии ЦК. Все ему нипочем.

– Ладно, вернусь в Москву из отпуска – и во всем разберемся. Ты подъезжай, подумаем, – ответил Брежнев.

По дороге домой Гавриленко выслушал много нелестных слов в свой адрес, но выкрутился и потому был удостоен чести поехать с Медуновым в Москву. Правда, дальше приемной секретаря ЦК Черненко его не пустили, и он только увидел, как Сергей Федорович и Константин Устинович расцеловались. Минут через пятнадцать они вышли вдвоем и пошли к Брежневу.

Оттуда Медунов вернулся, сверкая, как новая медная копейка. Самыми нелестными и циничными выражениями он крыл Найденова, пообещав отправить его туда, куда Макар телят не гонял. Безапелляционно сообщил, что судьба заместителя генерального прокурора решена.

Через день-два аппарат Прокуратуры СССР загудел как растревоженный улей: Найденова снимают, даже не подыскивая благовидного объяснения! Для меня лично ситуация была понятна, потому что решение генсека совпадало с желанием генерального прокурора избавиться от строптивого заместителя. Рекунков и Найденов, будучи замами, почти открыто конфликтовали между собой, и это не было тайной для аппарата Прокуратуры СССР. Помню, как сразу после назначения Рекункова генеральным прокурором я был у Найденова в кабинете. Зашла секретарь и сказала:

– Александр Михайлович приглашает вас на обсуждение своего доклада на коллегии.

– Скажите, меня нет – уехал в ЦК, – зло ответил Найденов.

Я опешил. Во-первых, я знал Виктора Васильевича как очень скрытного и сдержанного человека. Подобного он в присутствии подчиненных никогда не допускал. Во-вторых, распоряжения генерального всегда и для всех были законом, в том числе и для замов. Слышать, что они были проигнорированы, мне было в диковинку. Еще тогда я понял: такая несдержанность никогда не прощается.

Но надо отдать должное этому выдающемуся человеку. До подписания приказа Найденов держался великолепно. За два дня до ухода он выступил на партийном собрании главка. Никто ничего не мог понять, так уверенно и с таким достоинством держался наш руководитель. Мы даже сошлись на том, что слухи о его отставке – выдумка. Оказалось, нет. Тогда же, пережив все это в себе, Найденов заработал свой первый инфаркт, не заметив этого.

Поддержал Найденова в эти трудные минуты, как ни странно, Чурбанов. Он протолкнул его на работу в МВД и пробил должность заместителя начальника академии по работе с иностранцами. Найденову вместо классного чина государственный советник юстиции 1-го класса, приравненного к званию генерал-полковника и присваиваемого указом Президиума Верховного Совета СССР, Щелоков дал звание полковника внутренней службы. Как любил тогда говорить Медунов: «Мордой его, мордой!»

Осмелели и сочинские руководители. К нам, на направленное ранее представление, поступил ответ Сочинского горисполкома примерно такого содержания: «Исполком Сочинского городского Совета народных депутатов рассмотрел представление бывшего заместителя генерального прокурора СССР Найденова в отношении Мерзлого и не находит основания для дачи согласия на привлечение его к уголовной ответственности. Если Прокуратура СССР будет располагать новыми материалами в отношении Мерзлого, просим представить их на рассмотрение исполкома».

Ответ этот показали Рекункову. Читая перлы обнаглевших сочинцев, Рекунков то краснел, то бледнел. Через несколько дней он лично подписал повторное представление в отношении Мерзлого. Наступала осень 1981 года.

Медунов не сдавался. Рекункову пришлось еще дважды делать письменные напоминания о рассмотрении своего представления.

Между тем Мерзлый, попав на хозяйственную работу, растерялся. Он никогда не умел по-настоящему трудиться и тем более не был специалистом вообще. Александр Трофимович срочно подготовил документы на поступление в аспирантуру и подобрал тех, кто мог бы написать ему кандидатскую диссертацию.

Стать ученым и перейти на преподавательскую работу Мерзлый не успел. В мае 1982 года его наконец арестовали.

Расчеты Медунова на то, что со снятием Найденова следствие будет парализовано, не оправдались.

Большую активность в разоблачении взяточничества, процветавшего в Краснодарском крае, стали проявлять местные КГБ и прокуратура. Они развернули большое дело по Геленджику, где арестовали начальника управления общественного питания Бородкину по кличке Железная Белла. Молчать она не стала, и фамилии лиц, преступно связанных с ней, посыпались как из рога изобилия.

«Бриллиантом в короне» засверкала фамилия одного из самых доверенных лиц Медунова – первого секретаря горкома Погодина. Его предстоящий арест становился неизбежным. Медунов откровенно занервничал… Провел в Краснодаре очередное совещание, после которого довольно долго говорил с Погодиным наедине. О чем? Этого никто не знал и не знает. После состоявшегося разговора Погодин вернулся домой, зашел на работу, вышел, сел в «Волгу» черного цвета и… исчез навсегда. Ни всесоюзный, ни международный розыск результатов не дали до настоящего времени, и потому с самой большой долей уверенности следует полагать, что Погодин был убит. Медунов теперь мог спать более-менее спокойно.

В последние годы в печати публиковались материалы о том, что Медунова не стали привлекать к уголовной ответственности из-за конъюнктурных соображений. Это не так. При той войне, которую развязал этот горе-руководитель против Прокуратуры СССР, любые материалы о получении им взяток имели огромное значение. Ведь, несмотря на многочисленные аресты и разоблачения, он продолжал оставаться на своей должности.

Только один Тарада дал показания об оказании Медунову различного рода услуг, которые тянули на злоупотребление служебным положением. В такой ситуации ставить перед Верховным Советом СССР, депутатом которого был Медунов, вопрос о даче согласия на привлечение его к уголовной ответственности не решились.

Но расследование продолжалось. Медунов перенес еще один чувствительный удар, когда арестовали председателя комиссии партийного контроля крайкома Карнаухова. Один из ближайших подручных «первого» Карнаухов с азартом взялся за фабрикацию компромата на следственную группу. Теперь же, признав вину в получении взяток, он стал рассказывать обо всем, что знал. Карнаухов был фигурой довольно интересной. Любил выпить, любил женщин и потому окружил себя узким крутом лиц, с которыми и развлекался в свободное от работы время.