Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя - Владимир Калиниченко

Одного за другим судили взяткодателей Тарады. И вдруг как гром среди ясного неба – смерть заместителя министра в Лефортовской тюрьме.

Поползли слухи: всесильная мафия и туда добралась. Между тем все обстояло не так.

Тарада буквально изнурял себя писанием сотен заявлений с подробнейшим изложением своей преступной деятельности. Кстати, ни ранее, ни в последующем я не встречал обвиняемых, которые решались на такое. К тому же он страдал гипертонией, и у него постоянно было высокое давление. Как-то при встрече я сказал, чтобы он выбрал себе более щадящий режим. Тарада засмеялся:

– Да я только и живу этим – воспоминаниями о своем прошлом. И с большой пользой для вас!

Непосредственно Тарадой и его окружением занимался следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР Константин Карлович Майданюк. У него-то и появилось сомнение в полной искренности Тарады. Он решил проверить в Москве, Краснодарском и Ставропольском краях вклады на предъявителя, изучив по сходности почерка приходные ордера. Таким путем были выявлены крупные сбережения Тарады, которые он от следствия скрыл. Подлило масла в огонь и еще одно обстоятельство. В частном разговоре один мой знакомый рассказал, как в бытность Тарады секретарем крайкома его хотели с ним познакомить, и не где-нибудь, а в бане. Он пришел туда с черного хода и увидел сцену, которая вызвала у него отвращение. Знакомство не состоялось.

Этим я поделился с Майданюком, и через день он пошел допрашивать Тараду. Что произошло в следственном кабинете, никто не знает. Костя утверждал, что сказал ему только о скрытых вкладах. Я думаю, это и то, что узнал от меня. Во всяком случае, Тарада вернулся в камеру в ужасном состоянии. Таким сокамерники его никогда не видели. Часа два он молчал, не желая разговаривать ни с кем, затем упал. Вызвали бригаду скорой помощи, и Тараду увезли в одну из московских больниц. Через два дня он скончался от инсульта.

Каракозов поручил мне проверить обстоятельства его смерти и организовать похороны. Первое никакой сложности не представляло. Труп вскрывала и давала медицинское заключение комиссия экспертов. Предварительный диагноз подтвердился. Родственники увезли хоронить Тараду на родину. Говорят, что в те дни в Краснодарском крае было много застолий, где радостно поднимали тосты за упокой души бывшего партийного руководителя. А пить было за что, ибо после этой смерти десятки взяткодателей вздохнули свободно. Теперь им ничто не угрожало.

Карнаухова осудили к пятнадцати годам лишения свободы, так же как и Тарановского, Перепадю, Лукьянова. Остальные получили сроки поменьше.

Мерзлый начал давать показания сразу после ареста, а затем замкнулся и все напрочь отрицал. Позабыв, какими методами сам пользовался для расправы со своими противниками, он стал рассуждать по-иному.

«На примере с Шепселевым (бывшим заместителем начальника управления торговли Сочи), – писал Мерзлый Андропову, – я сделал вывод: надо быть осторожным с людьми. Верить нужно, чему нас учит всегда партия и чему я следовал в своей практической работе. Всюду и во всем нужны доказательства, и не расплывчатые. Так уж устроена жизнь. В данном случае я беспокоюсь не о себе, а о правде, потому что речь идет не обо мне, а о городской партийной организации. У нас принято, что среда формирует человека. Так что же получается, что меня сформировала как преступника партийная и комсомольская среда, ибо почти 25 лет я работал на освобожденной партийной и комсомольской работе? Если товарищи прокуроры хотят это так представить, то я с этим согласиться не могу».

Как большинство профессиональных партийных функционеров, Мерзлый привык понимать доказательства по-своему, так же как по-своему понимал и элементарную порядочность.

22 января 1975 года, опаздывая с женой на концерт и находясь за рулем той нелегальной «Волги», он в центре города на не регулируемом светофором пешеходном переходе сбил женщину. Водителем Мерзлый был никудышным, ибо водительское удостоверение ему вручили за семь месяцев до случившегося, естественно, без прохождения курса обучения. Потерпевшую доставили в больницу с закрытым переломом ноги, и она долго лечилась. И при таких, в общем-то бесспорных, доказательствах вины Мерзлого в нарушении правил дорожного движения, то есть в совершении преступления, он умудрился во всем обвинить несчастную женщину, а наказание за содеянное понес спустя много лет. Таким его «сформировала комсомольская и партийная среда».

Видимо, по этой причине, стремясь избежать наказания, попытался он и «косить» на следствии, симулируя психическое заболевание. При беседе с психиатрами Александр Трофимович заявил: «Меня постоянно беспокоит музыка. Навязчивые мелодии начал слышать в июне, находясь в следственном изоляторе. Впервые услышал похоронную музыку, а месяца через полтора появилась другая мелодия: «На сопках Маньчжурии». Она приходила и уходила, исчезала и возвращалась, как испорченная пластинка, а затем сменилась мелодией «Марша энтузиастов».

Не помогло. Мерзлого признали психически здоровым человеком.

Между тем следствием было установлено, что, используя свое служебное положение, он создавал благоприятные условия для получения взяток супругой. Следствие занялось Валентиной Алексеевной вплотную.

Мерзлая села на того же излюбленного конька – обвинения в нарушениях законности. Как бы между прочим она стала активно обрабатывать свидетелей, давших показания о преступлениях, которые она совершила. Закончилось это для нее арестом.

После смерти Андропова на Рекункова с подачи Медунова пытался надавить Черненко. Александр Михайлович заколебался.

– Не допустили ли мы ошибки в деле Мерзлых? – Именно так поставил он вопрос перед нами.

Убедившись, что нет, сказал:

– Пусть все будет по закону.

Супруги получили по пятнадцать лет лишения свободы с конфискацией имущества, в том числе и дачи. Приговор в последней части в Сочи на протяжении многих лет не хотели исполнять. И только после нескольких публикаций в печати преемник Сергея Федоровича Медунова Иван Кузьмич Полозков воспылал гневом, и дача была конфискована. Владимир Петрович Тронов еще задолго до развала партии бросил в горкоме на стол партбилет и занялся на личной автомашине частным извозом.

Медунова перевели на работу в Москву заместителем министра плодоовощного хозяйства СССР. Квартиру дали в престижном районе. Общественно-политическую оценку своей деятельности он получил сразу после смерти Брежнева, но и только.

Фактически Сергей Федорович отделался легким испугом. Но показания по делу ему все же дать пришлось. Он сидел перед мной и Каракозовым в строгом черном костюме с «Золотой Звездой» на лацкане пиджака. Заметно нервничал. Посылая в свое время по матушке генерального прокурора СССР, он, конечно, никогда не думал, что будет объясняться перед его подчиненными. При выходе из кабинета немного задержался и, полуобернувшись, спросил:

– Что же теперь со мной будет?

Пожалуй, это был самый главный и давно мучивший его вопрос.

Суды надзорных инстанций полностью реабилитировали Адуева, Чурганова и Доценко. Получили они и некоторое моральное удовлетворение после публикации в центральной прессе материалов о них.