Звезды – холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

Впрочем, разве я могу быть в чем-то уверен?

Катти встала из-за пульта, прошла куда-то вбок, так, что мнене было ее видно. Я напрягся. Туда унесли мой анализ крови и соскобы кожи,взятые на голени и предплечье. Хоть я и был уверен в себе, но…

Вдруг произойдет ошибка? Нет-нет, ошибки быть не может. ИТаг, и Катти – специалисты. Они желают мне добра.

Когда появилась Катти, я все понял по ее лицу. Расслабился идаже попытался устроиться поудобнее в жестком кресле. А Катти протянула Перулисток бумаги и помахала мне рукой.

– Привет, Никки! Не скучай, уже скоро!

– Пять минут, Никки! – откликнулся от пульта Таг.

Я свой! Я свой!

Наставник внимательно смотрел на листок. Бережно сложил его,опустил в карман, посмотрел на Катти:

– Спасибо, девочка… спасибо. Таг, поторопись!

Он встал, подошел ко мне. Я скорее почувствовал, чемуслышал, что разделяющее нас силовое поле исчезло.

Значит – боялись меня…

– Никки… – Старик взял меня за руку. – Если бы ты знал, какя боялся. Боялся, что тебя уже нет, а передо мной – копия. Муляж.

– Пер, выйдите из-под детектора! – резко окликнул его Таг. –Вы вносите искажения!

Похоже, когда дело касается работы, Наставника можноодернуть без всякого смущения.

Я просидел еще пять минут. По командам Тага расслаблялся,натужно пытался что-то вспомнить, называв слова на свободные ассоциации:«Свобода – жертвы, любовь – ответственность, Родина – труд…»

И все-таки главные сомнения уже исчезли.

– Выходи, Никки. Одевайся.

Голос Тага был не очень-то радостный, и я вновьнасторожился. Торопливо натянул шорты – подаренную одежду и нож уже куда-тоунесли. Вместо нее я получил белую рубашку с короткими рукавами из плотноймягкой ткани. А вот обуви, очевидно, не полагалось.

Пер тоже напрягся.

– Ник, твоя память не заблокирована… как мы надеялись… – Тагмялся, отводил глаза. Ему было нелегко говорить эти слова. – Она… стерта.Начисто. Психоблокада не могла оказать такого… калечащего действия.

– Как это – начисто? – Мной овладело нелепое желаниеспорить. – Я ведь хожу, говорю, думаю! Я ведь не стал здоровущим младенцем!

– Я неточно выразился… стерты воспоминания. Личностнаяпамять. То, что ты видел, то, что чувствовал. Вся твоя жизнь.

– Зачем?! – Это воскликнула Катти.

– Видимо, так у Чужих происходит процесс ментоскопирования.Съем информации! Они все-таки выпотрошили твою память. – Таг наконец-топосмотрел на меня. В его глазах была мучительная боль. – Всё забрали… и нашудружбу тоже…

Я подошел к нему. Взял за руку и прошептал:

– Ведь я – это все-таки я? Таг, если мы были друзьями, мыими снова станем.

– Никаких надежд? – спросил из-за спины Наставник.

– Нет. – Таг неловко отвел свою руку. – Наставник, какие-тоассоциативные связи сохранились, Никки иногда будет что-то вспоминать… нет,скорее – узнавать заново, но помнить, что это было. Я думаю, что он останетсянормальным человеком… – Таг неловко улыбнулся мне, – но вот вспомнить себяпрежнего ему не удастся.

Пер стоял, глядя в пол. Как человек, отыскавший дорогую емупотерянную вещь, но убедившийся, что она непоправимо испорчена…

Нет, нехорошая какая-то мысль! Нельзя так думать. Такаяассоциация фальшива. Да и все они фальшивы…

– Ник, мы не оставим тебя, – сказал он наконец. – Тывернулся. Это главное. А мы – твои друзья. Твои лучшие друзья.

Внизу, у здания, нас ждали две машины. Закрытые и колесные,а не такая летающая платформа, что доставила нас с летного поля.

– Мне надо доложить Комитету, – сказал Пер. – И вероятно, скомментариями специалиста… Катти?

Девушка отвела от меня взгляд.

– Хорошо, Наставник.

– Таг, позаботишься о Никки.

– Конечно, Наставник! – Таг даже слегка возмутился этимнапоминанием. – Я постараюсь хоть что-нибудь тебе напомнить, Ник!

Наставник и Катти сели в одну из машин. Я видел сквозьпрозрачный корпус, как Пер вложил руку в терминал, и машина тронулась.

– Перо – ветром унесло… – сказал Таг. – Помнишь, это былатвоя детская присказка? Это означало, что можно начинать безобразничать.

Я покачал головой.

– Ничего я не помню. Ни Наставника, ни Катти… Таг, мы с нейбыли друзьями?

– Вы собирались пожениться, – кивнул Таг. – Мы с ней сдетства дружили, помнишь? А ты всегда…

– Не говори мне «помнишь», – попросил я. – Это ведьбесполезно.

– Извини, – смутился Таг. – Прости дурака.

Здание, где он работал, было высокое, может быть – одно изсамых больших в городе. Не меньше ста – ста пятидесяти гектошагов. Я задралголову, пытаясь высмотреть на вершине пирамиды те окна, откуда смотрел нагород.

– Значит, ты – специалист по чужим формам жизни?

– Да. Мы все занялись разными делами. Ты стал космонавтом.Мы все мечтали, помни… извини. А в Дальнюю Разведку только ты ушел. Ган сталинженером. Я – биологом.

– Катти – врачом, – продолжил я. – А кто еще?

– То есть?

– В нашей компании было четверо?

– Четверо, не считая Катти. Она была в другой группе, вженской, – медленно сказал Таг. – С нами был еще Инка.

– А где он?

– Погиб… Два года назад, там… даже пепел к Родине невернулся… – Таг неопределенно взмахнул рукой и на мгновение замолчал. – Давайпоедем ко мне… нет, лучше – к тебе.

– Думаешь, может помочь?

– Ты жил там четыре года. Хоть разум и забыл, но тело должнопомнить.

Мы забрались в машину. Я – на заднее сиденье, Таг – напереднее, где был терминал управления. Мне хотелось погулять по вечернимулицам, но с врачом лучше не спорить. А Таг сейчас был для меня врачом.

– Знаешь, в твоем положении есть и какие-то плюсы, – сказалон, небрежным прикосновением к терминалу отправив машину в путь. – У тебятеперь – свежий взгляд. Ничем не замутненный. Ты смотришь на мир как ребенок,впервые выбравшийся из интерната.

– Мы росли в интернате?

– Конечно. – Таг слегка удивился. – Какие могут бытьварианты?

– Для меня – любые. Например, что ребенка воспитываютродители.