Город и город - Чайна Мьевилль

Где же Пролом? Но никакого пролома не произошло.

Никакого пролома не произошло, хотя убили женщину – дерзко, через границу. Нападение, убийство и покушение на убийство, но пули летели через сам пропускной пункт в Копула-Холле, через место встречи. Чудовищное, сложное, жестокое убийство – но стрелок выбрал для него именно то место, где он мог в открытую смотреть на последние метры Бешеля, физическую границу и на Уль-Кому, мог целиться точно в единственный переход между городами. Если угодно, то это убийство было совершено с излишней заботой о границах городов, о мембране между Уль-Комой и Бешелем. Никто не проломился, Пролом не обладал здесь властью, и сейчас в том же городе, что и убийца, была только бешельская полиция.

Я снова повернул направо и вернулся туда, где мы были час назад, – в Уль-Кому, на улицу Вейпай, которая находилась там же, где и бешельский вход в Копула-Холл. Я подъехал на машине так далеко, как мне позволила толпа, и резко затормозил. Затем вылез из машины и запрыгнул на ее крышу – скоро улькомская милиция придет и спросит меня, что я, их якобы коллега, здесь делаю, но сейчас я залезу на крышу. После секундного замешательства я посмотрел не на тоннель, из которого выбегали бешельцы. Нет, я посмотрел вокруг, на Уль-Кому, а затем в направлении Холла – всем своим видом подтверждая то, что я смотрю только на Уль-Кому. Я был в неприкосновенности. Заикающиеся огни полицейской машины окрашивали мои ноги в синий и красный цвета.

Я позволил себе заметить, что происходит в Бешеле. По-прежнему войти в Копула-Холл пыталось больше путешественников, чем выйти из него, но по мере нарастания паники усиливался опасный обратный поток. Поднялся шум, продвижение очередей затормозилось; те, кто стоял сзади, не понимали, что происходит, но они блокировали путь тем, кто прекрасно это знал и пытался сбежать. Улькомцы не-видели суматоху в Бешеле, отворачивались от нее и переходили через улицу, чтобы избежать иностранных проблем.

– Выходите, выходите…

– Выпустите нас! Что…

Среди испуганных людей я заметил куда-то спешащего человека. Он привлек мое внимание тем, как тщательно он пытался не бежать слишком быстро, не казаться слишком крупным, не поднимать голову. Я решил, что это стрелок, потом передумал, потом передумал снова. Он протиснулся мимо последней кричащей семьи и беспорядочного строя бешельской полиции, которая пыталась восстановить порядок, но точно не знала, что нужно делать. Он протискивался в сторону выхода и поворачивал, осторожно, но стремительно уходя прочь.

Наверное, я издал какой-то звук. Убийца в нескольких десятков шагов от меня оглянулся. Он заметил меня, а затем инстинктивно развидел – потому что я был в форме, потому что я был в Уль-Коме. Но даже пока он отводил взгляд, он что-то понял и зашагал прочь еще быстрее. Я уже видел его раньше, но не мог вспомнить – где. Я в отчаянии поглядел по сторонам. Ни один полицейский не знал, что нужно преследовать именно его, а я находился в Уль-Коме. Я спрыгнул с крыши машины и быстро пошел вслед за убийцей.

Улькомцев я отталкивал в сторону: бешельцы стремились поскорее убраться с моего пути, одновременно пытаясь меня развидеть. Я видел их удивленные взгляды. Расстояние между мной и убийцей сокращалось. Я смотрел не на него, а на один из объектов в Уль-Коме – так, чтобы следить за стрелком периферийным зрением, не фокусируясь на нем, едва оставаясь в рамках закона. Я пересек площадь. Два улькомских милиционера неуверенно окликнули меня, но я их проигнорировал.

Убийца, наверное, услышал звук моих шагов. До него уже оставалось несколько десятков метров, когда он повернулся. Он увидел меня, и его глаза расширились от удивления, но он, осторожный даже в эту минуту, не задержал на мне взгляд. Он посмотрел обратно в Бешель и ускорился, двигаясь по диагонали к Эрманн-штрас и прячась за трамваем, едущим в Колюб. В Уль-Коме дорога, на которой мы находилась, называлась «шоссе Сак-Умир». Я тоже прибавил шаг.

Он снова оглянулся и зашагал быстрее, пробегая сквозь толпы бешельцев, быстро заглядывая в кафе, освещенные цветными свечами, в книжные магазины Бешеля – в Уль-Коме это место было не таким оживленным. Ему следовало зайти в магазин. Возможно, он не сделал этого, потому что на тротуарах ему пришлось бы пробираться сквозь пересеченные толпы. Возможно, что во время погони он рефлекторно уклонялся от глухих переулков и тупиков.

Убийца побежал налево, в узкую улицу. Я – за ним. Он бежал быстро, словно солдат. Расстояние между нами увеличивалось. Владельцы магазинчиков и пешеходы в Бешеле глазели на убийцу; те, кто находился в Уль-Коме, смотрели на меня. Мой объект преследования перепрыгнул – гораздо легче, чем я, – через стоявший на пути мусорный бак. Я знал, куда он направляется. Старые города Бешеля и Уль-Комы тесно пересекаются, но на окраинах начинается разделение на сплошные и иные районы. Это не была погоня, это не могло быть погоней. Это просто были два ускорения. Мы бежали, он в своем городе, я – у него на хвосте, разъяренный – в своем.

Я что-то кричал. Какая-то старуха уставилась на меня. Я не смотрел на него, я по-прежнему не смотрел на него, но – ревностно, законопослушно – на Уль-Кому, на ее огни, граффити, пешеходов, всегда на Уль-Кому. Он подошел к железным рельсам, закругленным в традиционном бешельском стиле. Он был уже слишком далеко, рядом со сплошной улицей – улицей, которая находилась только в Бешеле. Пока я переводил дух, он поднял взгляд, чтобы посмотреть в мою сторону.

В этот промежуток времени, слишком короткий, чтобы его можно было обвинить в совершении какого-либо преступления, он посмотрел прямо на меня. Я знал его, но не понимал – откуда. Он посмотрел на меня через границу, которая разделяла нас, и еле заметно торжествующе улыбнулся. Он шагнул туда, куда не мог пойти ни один улькомец.

Я прицелился и выстрелил в него из пистолета.

* * *

Я попал ему в грудь. Падая, он удивленно посмотрел на меня. Крики повсюду – сначала из-за выстрела, потом из-за тела и крови. Все, кто увидел это жуткое правонарушение, почти сразу же завопили.

– Пролом.

– Пролом.

Я подумал, что это говорят потрясенные свидетели преступления. Но оттуда, где еще несколько секунд ничего не было, только сбитые с толку люди, появились размытые фигуры с застывшими лицами. Это слово произносили именно они, одновременно заявляя о преступлении и называя себя.

– Пролом. – Что-то мрачное схватило меня так, что я ни за что не смог бы выбраться, даже если бы захотел. Я заметил, что труп убийцы накрыли чем-то темным. Голос рядом с моим ухом сказал: – Пролом. – Какая-то сила легко столкнула меня с места и быстро-быстро потащила мимо свечей Бешеля и неона Уль-Комы – в направлениях, которые не имели смысла ни в одном из городов.

– Пролом. – Что-то коснулось меня, и я отправился в темноту, за пределы бодрствования и сознания, навстречу этому слову.

Тьма не была безмолвной. В нее кто-то проникал. В ней были сущности, и они задавали мне вопросы, на которые я не мог ответить. Я понимал, что эти вопросы связаны с экстренными случаями, в которых я терпел поражение. Голоса снова и снова говорили мне: «Пролом». То, что прикоснулось ко мне, отправило меня не в неразумную тишину, но в мир сновидений – на арену, на которой я был жертвой.