t - Виктор Пелевин

— Похоже, Соловьёв вас недооценил, — пробормотал Т., поднимая глаза на Олсуфьева. — Вы поняли. Но только очень по-своему.

Олсуфьев отвёл глаза.

— Судя по этому снимку, — сказал Т., — мы были когда-то дружны. Пили вместе вино. Говорили, должно быть, о таинственном и чудесном. И вы решили препарировать меня, как какой-нибудь базарный нигилист — лягушку. Вы заставили мои мышцы дёргаться под ударами вашего электричества…

— Я готов дать вам любое удовлетворение, — ответил Олсуфьев. — Если вам угодна дуэль, выберите условия.

Т. поглядел на синий пузырёк, стоящий на столе. Он был полон ровно наполовину.

— Дуэль? — переспросил он. — Вы, сударь, своим поступком поставили себя за пределы такого рода отношений. К тому же я не признаю дуэлей. У меня к вам совсем другое предложение.

— Какое же?

— Я предлагаю вам на выбор два варианта будущего. В первом я размозжу вам голову из ружья. Я сделаю это без особой охоты, но и без сожаления. Во втором вы примете препарат сами. И узнаете, каково быть объектом чужих экспериментов.

Олсуфьев глянул на синий пузырёк и побледнел.

— Я как раз ничего не узнаю, — сказал он. — Наоборот, я всё позабуду. Исчезнет тот, кому вы хотите отомстить, и ваша месть лишится всякого смысла.

— Тем лучше, сударь, — отозвался Т. — Ведь сказано — мне отмщение, и аз воздам. Не думайте об этом как о моей мести. Считайте это возможностью начать всё заново.

— Ни за что.

— У вас есть и другая возможность, — сказал Т., поднимая ствол. — Выбирайте. Только быстро, иначе выбор придётся сделать мне.

— Вы требуете, чтобы я, вот так запросто, прыгнул в чёрную яму беспамятства? — прошептал Олсуфьев, недоверчиво глядя на Т. — Дайте мне хотя бы уладить дела, сделать распоряжения…

Т. только усмехнулся в ответ.

— Я могу быть вам полезен, — продолжал Олсуфьев горячо. — Хоть я и не сумею свести вас с Соловьёвым, я знаю, где собираются его последователи.

— Где?

— Они встречаются раз в неделю. В шесть вечера, в доме два по Милосердному переулку, это совсем рядом. Как раз завтра такой день. За ними следит полиция, но всерьёз власти их не опасаются. Чтобы попасть на собрание, достаточно предъявить им какое-нибудь свидетельство, что вы знали Соловьёва. Вот хотя бы эту фотографию. Хотите, пойдём туда вместе?

— Не хочу. Будете пить?

— Не буду, — решительно ответил Олсуфьев.

Т. качнул стволом.

— Сударь, — сказал он, — я ведь не могу драматично взвести курки, чтобы показать серьёзность своих намерений. Они уже взведены. Я могу только спустить их. И я сделаю это по счёту три, обещаю вам. Раз…

Олсуфьев поглядел на портрет Аксиньи.

— Могу я хотя бы написать записку?

— Два…

— Чёрт же с вами, — сказал Олсуфьев устало. — Прощайте и будьте прокляты.

Взяв со стола пузырёк, он вынул из него пробку и одним глотком выпил остаток жидкости. Затем он поставил пузырёк на стол и уставился в окно — на фасады с другой стороны реки. На его лице проступило ожидание чего-то болезненного и мучительного.

Т. внимательно следил за ним, но так и не заметил, когда препарат подействовал. Прошло около минуты, и выражение муки на лице Олсуфьева постепенно сменилось недоумением. Затем он зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью, повернулся к Т. и произнёс:

— Pardon. Так на чём мы остановились?

Т. был готов к чему угодно, но не к этому.

— А? — растерянно переспросил он.

— Совсем вылетело из головы, — сказал Олсуфьев и улыбнулся такой доверчивой улыбкой, что Т. почувствовал укор совести. Он понял, что придётся импровизировать.

— Мы говорили, э-э-э, о вашем решении раздать имущество бедным и посвятить жизнь простому крестьянскому труду. Вы обратились ко мне, поскольку термин «опрощение» и имя «граф Т.» — своего рода синонимы в Петербурге, так уж вышло. Я незаслуженно слыву у людей авторитетом в этой области. Но ваша подруга Аксинья, — Т. кивнул на портрет, — достигла на этом пути гораздо большего. Когда она хочет, её невозможно отличить от простой крестьянской девушки, поэтому она без труда обучит вас манерам сельского жителя. А работа в поле укрепит ваше тело и очистит дух.

Олсуфьев поглядел сначала на портрет Аксиньи, затем на Т. и надолго задумался.

— Позвольте, — сказал он наконец, — но если я решил посвятить себя землепашеству, надо же сначала выйти в отставку?

— Я думаю, — ответил Т., — достаточно будет дать телеграмму на Высочайшее имя. Это, в конце концов, единственная привилегия кавалергарда. Не считая права ходить в самоубийственные конные атаки — но сейчас, слава Богу, не двенадцатый год.

Олсуфьев глянул на свою каску на столе.

— Насчёт телеграммы согласен, — сказал он весело. — Это будет даже свежо, пожалуй. Но вот как раздать имущество бедным? Оно ведь у меня весьма обширно, не сочтите за хвастовство. На это уйдут годы, и не видать мне труда в поле как своих ушей.

— Я полагаю, — ответил Т., — вам следует доверить дело какому-нибудь благотворительному обществу, известному своим бескорыстием. Но позвольте дать совет — действовать следует незамедлительно, пока ваше решение ещё твёрдо. Не оставляйте себе дороги назад. Многие сильные люди на этом пути пали жертвой колебаний и нерешительности.

Олсуфьев презрительно усмехнулся.

— Плохо же вы меня знаете, если так обо мне думаете. Знаете что? Я прямо сегодня сделаю всё необходимое. Найду благотворительное общество. Найму адвокатов, которым можно будет доверить всю процедуру. И до вечера подпишу все бумаги.

Его взгляд упал на ружьё, лежащее на коленях Т.

— Осторожнее, граф, — сказал он, — вы взвели курки, а оно заряжено. С оружием не шутят. Дайте-ка…

После короткой внутренней борьбы Т. протянул ему ружьё. «Будь что будет, — подумал он, чувствуя холодок в груди, — даже любопытно…»

Сделав серьёзное лицо, Олсуфьев осторожно опустил собачки в безопасное положение, подошёл к стене и повесил ружьё на место.

— Не желаете ли составить мне компанию? — обернулся он к Т. — Я ведь первый раз в жизни… э-э… опрощаюсь. Вдруг там будут люди, возникнут вопросы…

— Но если с вами буду я, ваше решение будет выглядеть несамостоятельным, — ответил Т. — И потом, будет лучше, если я в это время переговорю с Аксиньей. Она скоро будет здесь. Скажу вам откровенно, как другу — великому повороту судьбы, который вы замыслили, может помешать женщина. Особенно близкая — крики, слёзы… Я постараюсь её подготовить.