Темный инквизитор для светлой академии - Алиса Ганова

— Нет! — но уже было поздно. Она ушла, так и не услышав его отчаянного зова…

«… Крысы отступили, потому что она оказалась сильнее и смогла подавить волю Маньи… Потому что более сильная колдунья. Но разве колдунья ринулась бы спасать инквизитора?» — изводил себя, склоняясь то в одну сторону, то в другую. И даже радостные известия не так радовали, потому что она — ведьма, и ее нет рядом.

Для себя решил, что пока точно не узнает, что за символ чертила — произошедшее в подвале сохранит в тайне. Однако и рыться в огромной инквизиторской библиотеке не мог, потому что боялся найти доказательства ее вины.

От волнения у него пропал аппетит, желание общаться. Вечерами же ждал ее, надеясь, что она придет, и боялся, что, как прежде было, больше уже никогда не будет. В мгновения особенно мучительной тоски подолгу смотрел на медальон, сжимая в его кулаке, и чувствовал, что Дэя страдает тоже. Тогда и решил: если придет и покается в грехе, не станет гнать ее. Однако она не приходила. А потом настал день, когда и вовсе сняла дубовый лист с груди, и руку Айтена перестало согревать тепло ее сердца.

Потянулись дни за днями. Унылые, злые, серые. Митар гнал мысли о ней прочь, но Дэя приходила во снах, в кошмарах, где его то закапывали, то замуровывали, и спасала. Он тянул к ней руки, а она — необыкновенно прекрасная и соблазнительная — начинала хохотать и исчезала. Потом он бежал ее искать по лесам и лабиринтам, жутким местам. Просыпался в поту и после таких сновидений чувствовал себя окончательно измотанным и сломленным.

Митар избегал Лужо, потому что она напоминала о ней, Эселя и Ноэна. А потом и вовсе, воспользовавшись полномочиями, набрал людей и отправился в леса, отыскивать хижины отступников.

Не желая возвращаться в город, где пусть и недолго, но был счастлив, с ожесточением рыскал по лесам.

И его самоотверженное служение и поимка известного колдуна не остались незамеченными в столице.

Уже через лунье Митар получил назначение в Батсеф — третий по величине город империи.

Перед отъездом все же встретился с десятником. Тот стоял на плацу, измывался над новобранцами, заставляя их приседать, отжиматься, бегать по кругу, и светился от счастья. Увидев магистра, обрадовался, заулыбался, а потом, будто опомнившись, попытался хмуростью скрыть распирающую его радость.

Перекинувшись обычными для подобного случая фразами, Эсель не удержался и спросил в привычной для него манере — совершенно бестактной.

— Мы все гадали, а чего случилось-то между вами?

— Не важно, — отрезал Митар.

— Может, и к лучшему, что уезжаешь. Тяжело тебе тут. Хотя жаль. Мы с Вилаттой думали пригласить вас на венчание.

Айтен удивленно вскинул бровь.

— Ага, сам удивлен. Плешка тараканья, просыпаюсь утром, а она и говорит: «Эсель Новер, как порядочный мужчина ты должен жениться на мне…»

Почувствовав, что магистру от его слов тошно, десятник замолчал.

— Я рад. Очень. Поздравляю… Если занесет в Батсеф, буду рад видеть. Только надолго ли там задержусь? — как ни держал лицо инквизитор, Эсель чутьем угадал, что тот до сих пор страдает из-за столичной красоточки. И когда Айтен повернулся, чтобы уйти, не выдержал. И раньше-то Эсель плохо держал язык за зубами, а тут и вовсе не мог промолчать, все еще надеясь, что чудо улыбнется и этой ехидной морде, «облагороженной» шрамом.

— Эй, послушай! — окликнул, и Митар остановился. — Тут дело такое… Вилатта говорит…

* * *

Уже платья болтались на мне, а аппетит так и не появлялся. В последнее лунье (месяц) я много плакала, грустила, а потом принялась взлелеивать обиду на Айтена. Наверно, не самое верное решение, но надо же откуда-то черпать силы, чтобы сдержаться и не явиться в Гескель, чтобы забыть о нем.

Вспоминая, каким он может быть нежным и холодным, заботливым и неблагодарным, наворачивались слезы. А в стенах академии, в комнате, где все напоминало о нем, тоска не унималась и продолжала изводить. Первое время я даже готова была примчаться к нему и все объяснить, но… разве будущая графиня Сьези не должна иметь гордость? И разве не его я спасла? Не могла я забыть его поступок.

Одногруппники косились и, не таясь, обвиняли меня в гибели Викрибера. У него было много поклонниц, и теперь они нападали, рассказывая тайно и прилюдно гадости. Но я не давала себя в обиду. И именно злобные нападки не давали мне окончательно расклеиться.

С Вескельдом помирилась. Едва увидев меня, он покраснел и заулыбался.

— Дэйка, снова прежняя!

Если бы он погиб, что бы я делала? Так и сказала ему, а он отшутился:

— Я живучий, — взял за руку. — Только матери на глаза не попадайся. Она еще не отошла.

— Мне так жаль, — всхлипнула я. — Шестое лунье вообще не помню. Будто спала и даже сна не видела.

— А инквизитор? — друг с волнением посмотрел на меня.

— Пробурчал про инквизиторскую тайну, вручил бумагу, что я невиновна, и исчез. Но и на том спасибо.

— И для меня граница не худшее наказание. Может, я там славу найду?

— Найдешь, найдешь! — засмеялась я. — Как самый храбрый лысый маг!

— Да, теперь я красавец, — смутился Вескельд и покраснел.

После прогулок с ним, почти ежевечерних, очень расстраивалась. Почему Вескельд, несмотря на «мою» вину, простил меня, а Айтен не может усмирить гордость и обиду?

Чувствовала же, как он томится по мне, как злость и тоска в его душе сменяются отчаянием. Но, несмотря ни на что, не прислал даже весточки.

День за днем изводилась ожиданием и надеждами, корила себя, что тогда не успела придумать достойного объяснения. Но, если бы хотел, пришел бы и расспросил. Я приготовила ответ настолько идеальный, что не подкопаться. Малоизвестный церковный символ отражения зла. Круг и точка посередине. Как раз похож на тот, что чертила. К сожалению, тогда не вспомнила о нем, а теперь объяснения Айтену были не нужны.

Будучи не из тех, кто живет пустыми мечтами и готов обманываться, решилась снять свой медальон, отпуская его.

А чтобы хотя бы как-то развеиваться, после лекций с Вескельдом прогуливались по городу. С ним можно было молчать, плакать без объяснений, но чувствовала: скоро наступит день, когда Веек признается в чувствах и спросит, есть ли у него хотя бы шанс.

То, как он смотрел на меня, всем бросалось в глаза. За нашими спинами шептались, что я приворожила Дореля, напоила любовным отваром, поэтому инквизитор и допрашивал меня. Но Вескельду было все ни по чем. И в сравнении с ним, поступок Айтена выглядел еще более недостойно.

И в этот раз, вернувшись с очередной прогулки, распрощалась с Веском и пошла к себе. Однако по дороге заметила, что встречные студиозы недобро поглядывают, перешептываются и откровенно злословят.

— Эй, Съези, за все придется расплатиться, — прошипела Эведия, возненавидевшая меня с первой встречи, и задела плечом. — Инквизиция не дремлет!