Первач - Кирилл Юрченко

…Вертолет над Полосой. Где-то внизу земля, захваченная неведомой силой. Но ее не видно из-за сильного тумана, над которым мы летим. Говорят, что и не туман это вовсе, а какая-то странная субстанция, только похожая на туман или плотную дымку. Невозможно представить даже, что где-то там, внизу, под нами — заросшие бурьяном дороги, по которым давно никто не ездил, вымершие леса, реки и озера без живности…

На борту два десятка солдат. Среди них и я, Алекс Эджертон. Боевая единица команды, направленной в Полосу для выполнения особого задания. Нам нужно попасть в глубь Полосы. Как можно дальше. Туда, где ее странная сила становится еще могущественнее. Мы были выбраны как лучшие из лучших. Но трудно избавиться от чувства, что сидит в каждом из нас. Это чувство — обреченность. Поскольку мы знаем — назад вернутся не все. А может быть, никто не вернется…

Кажется, я уснул. Не знаю, сколько прошло времени, но по лицам бойцов понимаю — что-то происходит. Вижу вспышки красного фонаря и слышурев сирены. Значит, объявлена десятиминутная готовность. Скоро посадка. Я выглядываю в иллюминатор и по-прежнему вижу под нами сплошную белесую пелену. Поворачиваюсь назад, и взгляд мой утыкается в тяжелые цилиндры, что стоят у пандуса. Сигнал от этих цилиндров отражаются на дисплее моего маяка — их цвет темно-алый, кровавый. Собранные вместе, они образуют пульсирующее пятно…

Хоть мне это и не положено, я знаю о их назначении — это взрывные устройства. Должно быть, чудовищной силы. Но мне запрещено спрашивать и задаваться вопросами. Я — солдат. И должен благодарить Бога за счастье, что выпало мне — служить в армии Федерации в наше неспокойное и ничего не гарантирующее время. Я думал, буду жить на страховку после аварии на шахте, но жизнь распорядилась иначе. И угроза нищеты, растворения в человеческом мусоре отступила только благодаря армии. «Вы не отбросы общества, вы гордость федеральной гвардии» — так несколько месяцев назад кричал нам, великовозрастным ублюдкам, сержант в учебке, желая поднять наш моральный дух. Много чего кричал и другого — переходя с ломаного языка Достоевского и Толстого на язык Шекспира, Киплинга и обратно. Как-никак потомок давних эмигрантов из Сибири. Впрочем, как многие из нас. И я не исключение — мои русские предки жили в Новосибирске.

Я — солдат. И должен порвать глотку любому, кто бросит обвинение в адрес Федерации или БЭН. Так что не вопросы я должен задавать, а делать, что скажут. Скажут, и я потащу эти цилиндры хоть на край света, сквозь туман, вместе со всеми…

Я чувствую, что машина пошла на снижение. Снова поворачиваюсь к иллюминатору. Мне еще предстоит восхититься мастерством пилотов — ведь всякий раз, когда мы направляемся в Полосу, им приходится ориентироваться в этом пространстве буквально на ощупь, чтобы найти место для посадки. А здесь туман должен быть еще плотнее, все-таки центр Полосы.

Но, оказалось, ожидая посадки, мы радовались прежде времени. Что-то постороннее вмешалось в гул работающих двигателей. Я выглядываю в иллюминатор и вижу дрожащие лопасти винтов. Воздух под нами густеет на глазах до состояния киселя и уплотняется настолько, что движение вниз прекращается.

Пилоты сдают назад — и снова рывок вниз. Такой же безуспешный. Мне кажется (нет, я готов поклясться!), что это туман не пускает нас.

Неожиданно машина ухнула в пустоту, но вроде бы сразу выправилась. А вскоре все повторилось, и вдобавок появилась вибрация, настолько сильная, что, кажется, скоро вертолет развалится на куски. Он содрогается всем корпусом, фюзеляж скрипит, будто кто-то сдавливает его со всей силы. Не знаю, как другие, но, грешным делом, я думаю, что и это — проделки тумана.

Неожиданно становится тихо. Вибрация исчезла, а вместе с ней пришло ощущение падения. На этот раз не прекращающееся.

Я, Алекс Эджертон, давно позабывший о том, что такое Бог, закрываю глаза и начинаю бормотать «Отче наш» — это единственное, что приходит мне в голову. Только бы смерть не была долгой и мучительной.

Можно сказать, нам повезло. Пронзив туман, с небольшой высоты, машина упала на склон горы, поросшей лесом. Пятнадцать тонн металла, в одно мгновение лишенного подъемной силы, рухнули и, крутясь, кувыркаясь, начали разламываться, ударяясь о могучие многосотлетние дерева. Впрочем, этот момент не остался в памяти. Все произошло в считанные секунды.

Живыми остались те, кого не проткнуло, не раздавило деталями каркаса и полопавшейся обшивки. Когда скрежет и треск прекратились, под аккомпанемент собственных криков и стонов мы начали выползать из покореженного фюзеляжа. Из тридцати человек пятеро навсегда вышли из строя. Их раны оказались слишком глубоки.

Жив капитан. И всем, кто еще может держаться на ногах, приказано строиться, плечо к плечу, поскольку ничего не видно на расстоянии двух метров. Не потеряться помогают маячки, прикрепленные к рукавам каждого из нас. Большое розовое пятно на дисплее — это вертолет, вернее, то, что от него осталось. «База». Все остальные пятна, оранжевые и помельче — это мы и наши погибшие товарищи, а также темно-алые пятна от цилиндров, несущих в себе губительную опасность.

Мы в лесу. И в густом непроглядном тумане. Без всякой надежды на помощь со стороны, только никто не решается высказать эту мысль вслух.

Капитан приказывает активировать цилиндры. Мы обязаны выполнить эту задачу, даже ценой собственных жизней — такова наша задача. И после того, как таймер приведен в действие, капитан дает команду уходить.

Но куда идти? Здесь не работает навигация, невозможна дальняя связь. Все, что у нас есть, — компасы, еще сохраняющие послушность в этой аномальной зоне. По компасу с равным успехом можно выйти к старой дороге, но так же и угодить в непроходимое болото. Впрочем, иных вариантов нет, и нам приходится идти на северо-запад. Можно, конечно, остаться, залечь в кусты и ждать, когда тебя накроет ядерным взрывом. Но всем нам хочется жить и каждый верит, что произойдет чудо и мы сумеем выбраться отсюда раньше, чем закончатся злополучные двадцать четыре часа. Час, проведенный в полете над Полосой, можно не считать. Наша точка отсчета — время падения. И если мы совершим невозможное, то через двадцать часов безостановочного хода сможем вырваться из Полосы.

Мы еще верим в свое будущее. Подбадриваем друг друга анекдотами и тупыми шутками. Кто-то даже заводит песню, но его не поддерживают…

Идти становится все тяжелее. Куда-то девались силы. Кажется, что их всасывает в себя туман. Время тянется медленно. На часах — 21:44. Должна наступить ночь, но ее нет. Сверху льется молочный свет, как будто солнце навеки замерло где-то над туманом. Но ясно, что такого не может быть. Вероятно, светится сам туман.

С какого-то момента вдруг очень захотелось спать. И, кажется, этого только и добивается Полоса. Будто туман живой, и вдобавок кто-то прячется в нем, и наблюдает за нами. Ждет, когда мы напрочь лишимся сил и упадем. Чем дальше, тем это ощущение становится сильнее и не отпускает. «Тебе не кажется, что там кто-то есть?» — обращаюсь я к идущему рядом солдату, и по его округлившимся глазам понимаю, что не один думаю о том же.