Первач - Кирилл Юрченко

«Говорят, здесь должны быть мутанты», — говорит он вдруг и уверяет, что в Полосе водятся медведи-людоеды, выросшие до огромных размеров. Кто-то не к месту вспоминает про собак, исчезнувших из поселений и («знающие люди говорят!») переселившихся в эти места, чтобы убивать случайных путников. Неспроста, мол, отсюда многие не возвращаются. Третий начинает рассказывать про албаст — тех тварей, о которых треплются, что они похищают детей и тащат их в Полосу.

И начинается… Каждый словно желает родить образ пострашнее, чем предыдущий рассказчик. Капитан пытается их заткнуть, но его никто не слушает. Всеми овладевает какое-то безумие.

Чувство близкого конца охватывает меня. Я вспоминаю, как однажды испытал схожие эмоции, это произошло в тот злополучный день, когда мы с Тихоном Злотниковым и несколькими товарищами оказались заживо погребенными под завалами шахты. Наши товарищи верили, что нас спасут. Мы с Тихоном не сомневались, что умрем. Кто-то может сказать, что мы лишили себя надежды. Но это не так.

Нет ничего на Земле и во Вселенной, что не имеет смысла, а значит, и смерть его имеет. Она имеет смысл для меня, для тебя, для любого из нас, кто должен уйти из этого мира. И нет пустоты после нее, а есть что-то другое, чего мы не можем знать в силу своей ограниченности. Так мы утешали себя, когда дышали скупым шахтным воздухом, считая, как нам с Тихоном казалось, последние минуты жизни и целиком доверив себя в руки провидения. И, в отличие от наших товарищей, вскоре впавших в отчаяние, мы совершили обратный переход — отготовности к смерти к желанию жить. Но сначала — пересмотрев свою прошлую жизнь. Отделив зерна от плевел, заочно простив тех, кому сделал больно, и прося прощения у тех, перед кем этого уже невозможно сделать.

Вероятно, это помогло нам задержаться в этом грешном мире, а значит, продолжать двигаться к какой-то цели, продолжать накапливать что-то в своей душе, чтобы принять неизбежный, но, наверное, другой и, надеюсь, лучший конец, нежели смерть в душной ловушке.

Спасло нас то, что за эти, казавшиеся бесконечными, дни пребывания под землей мы поняли, ради чего нам дана жизнь: чтобы двигаться вперед и вверх, если отталкиваться от того, что назад и вниз — это уготованная дорога в ад. Однажды приходит смерть, которая подводит черту твоим деяниям, и настает момент, когда ничего более нельзя изменить в себе и вокруг себя. Эта невозможность и есть то, чего мы на самом деле должны бояться!

Когда уже ничего нельзя поделать и ничего не исправить — вот что должно быть по-настоящему страшно.

А для того, кто всю жизнь сопротивлялся злу, живущему в нем и в окружающем мире, кто делал все, чтобы двигаться вверх, — тому нечего бояться неизбежного. Пусть он полз медленно, со скоростью черепахи, но все-таки полз, быть может, даже и падал, но вставал, отряхивался и снова карабкался, стараясь подняться как можно выше, — и ему нечего бояться. Потому что любой труд, даже самый малый, должен быть вознагражден.

Так если я перебоялся тогда и обрел веру, почему же должен бояться сейчас и поддаваться приступу малодушия?

Постепенно мне удается победить страх. Да, мне по-прежнему, кажется, что кто-то или что-то прячется в тумане. Но теперь я хочу видеть, что там. Знать, что меня ждет! Встретить опасность лицом к лицу. Возможно, я должен понести ответ за свое отступничество. Ведь если мне подарили жизнь тогда, в шахте, правильно ли я распорядился ею? Кто подарил — тот и должен спросить…

* * *

Не знаю, что заставило меня скользнуть в сторону и отдалиться от группы.

Рядовой окликнул меня, а позже, я слышал, поднял тревогу. И не думая откликаться, я продолжаю уверенно шагать вперед, обходя медленно выплывающие из тумана стволы неохватных лиственниц. Бросаю взгляд на дисплей и замечаю, как беспокойно двигаются пятнышки на нем. Несколько наших отправились за мной следом. Мне захотелось бежать, чтобы они не настигли меня…

Я не просто хочу жить, я хочу знать, что здесь происходит! И я только сейчас понял, что это возможно. Полоса — это особенное место, если она вновь заставила меня задуматься о смерти и о жизни.

И вдруг ко мне мне пришло откровение.

Выжить в Полосе, узнать ее, принять и понять ее, в конечном итоге — вот моя цель. И если я хочу это сделать, я должен предотвратить взрыв!

Мы сделали ошибку. Только она не в том, что мы собрались взорвать Полосу. А в том, что надеемся таким глупым способом уничтожить ее.

Дураки! А если это повлечет за собой последствия, которых мы даже представить не можем? Конечно, это не мое решение и, как солдат, я обязан подчиниться ему. Но почему — обязан? Кто сказал, что человек, отдавший этот приказ, не может ошибаться? И я склонен считать, что, находясь здесь, я свободен от обязательств, которые брал на себя ТАМ.

Я вдруг представил себе взрыв, который сметет здесь все: деревья, траву, даже землю сроет, будто ковшом. И нас, как пылинки, разметет повсюду, ни следа не оставит. Но Полоса останется. И туман будет все так же висеть в воздухе. И никто не переубедит меня в обратном.

Так зачем же эта затея? Чтобы оправдать себя — мол, мы хоть пытались?

Но как вернуться к цилиндрам? Это казалось невозможным. Мы удалились слишком далеко, и сигнал маяков с детонаторов был настолько слабым, что не пробивался сквозь туман.

Я пытаюсь настроить прибор, увеличить его чувствительность. Но вижу только пятнышки бегущих ко мне бойцов.

И тут я решаюсь на невероятное. Коль Полоса — необычное место, так, может быть, она услышит меня?

— Послушай, ты! — надрываюсь я, обращая свой крик в туманную густоту. — Сделай же что-нибудь! Неужели ни один человек в мире не стоит того, чтобы познать тебя? Неужели ни один?..

Туман проглатывает мой голос, и когда воцаряется тишина, я вдруг вижу, как экран вспыхивает, заполняясь множеством теплых зеленых точек. Вначале я испугался, что прибор испортился, а когда устремился вперед, направляясь на пульсирующий сигнал, что светил в углу экрана, я понял, что все эти зеленые точки — деревья, что окружают меня.

Бежать стало не в пример легче, нежели моим преследователям. Даже рельеф местности отображается на экране в виде густого фона, где ямы, овраги, или бледного, где мне приходится бежать по склону вверх.

Заветная точка становится ярче по мере того, как я приближаюсь к ней. Я бегу, выбиваясь из сил, и думаю о том, сумею ли разблокировать детонаторы. Я ведь не видел, как их пускали в действие.

Вот и разбитый вертолет. Он вынырнул из тумана, как туша раненого дракона, зияя отверстиями в кабине, словно зубастой пастью.

Где-то рядом должны быть цилиндры. Ориентируясь по маяку, я замечаю их по ярко горящим таймерам, поблескивающим сквозь туман красными циферками. Вот только что-то не так в этих циферках.