Синий мопс счастья - Дарья Донцова

И действительно, «Лукошко» нашлось именно там,где она сказала. Стеклянный павильончик с бело-красными занавесками,пластиковыми столиками и очень жесткими стульями. Я устроилась в самом углу ивзяла меню. Теперь понятно, отчего в этом пятисортном заведении толпапосетителей, причиной такого столпотворения являются цены, они, ей-богу,смешные, на сорок рублей здесь вполне можно пообедать. Мимо с полным подносомпроплыла официантка. До моего носа долетел знакомый запах. Ну ясно, тут варят«бульон» из кубиков, мы сами иногда, правда очень редко, делаем такой.

– Что заказываем? – поинтересоваласьполная баба, подходя ко мне.

– Ну… чай у вас какой?

– Из пакетика.

– Вот и хорошо. Значит, его и булочку безкрема.

Официантка вдруг участливо предложила:

– Хотите ржаную, с тмином? Они вкусные,вместе с чаем в семь рублей уложитесь. Напиток подаем с сахаром, булка большая,наедитесь досыта за маленькие деньги.

– Спасибо, – улыбнулась я, –несите.

Ну не объяснять же заботливой тетке, что ясделала такой заказ вовсе не из-за отсутствия денег, а потому что боюсь есть вэтой столовке, тут запросто могут подсунуть испорченную колбасу.

Но булочка оказалась свежей и даже заботливоподогретой, а чай подали в чайнике, в котором плавал пакетик. Заварка получиласьжидкой, зато ее было много, к тому же на стол поставили полную сахарницу.Официантка не обманула, на семь рублей здесь не останешься голодной.

Я осторожно отхлебнула из чашки и ужесобралась впиться зубами в булочку, но тут в «Лукошко» ворвалась новая посетительница,и плюшка выпала из моих рук.

На пороге стояла дама, довольно стройная, дажеизящная, на ее ногах пламенели ярко-красные кожаные сапоги-ботфорты, нижнюючасть туловища украшала ядовито-зеленая кожаная мини-юбочка, бедра обтягиваликолготки в крупную клетку. Сверху кокетка облачилась в пронзительно оранжевыйжакет из щипаной норки, шею повязала темно-синим длинным-предлинным шерстянымшарфом крупной вязки, ее голову украшала розовая шапочка-таблетка с гордоторчащим вверх страусиным пером. Дополняли картину бежевые перчатки и голубаясумочка-планшет на длинном ремне.

Сногсшибательное впечатление дама произвела нетолько на меня. Все посетители поголовно перестали жевать и с раскрытыми ртамиуставились на небесное видение. Кто-то присвистнул.

– Ну дает бабуся, – захихикалисидевшие неподалеку от меня девчонки.

Я вздохнула. Как ни молодись, сколько нинадевай на себя короткую юбчонку, все равно ясно: тебе не двадцать. Дажеогромные очки «летучая мышь», которыми посетительница постаралась закрытьпол-лица, не спасли положения. При одном взгляде на ее сильно накрашенные щекии рот становилось понятно, «девушка» справила пятидесятилетие, причем оченьдавно, небось она уже преодолела и планку, на которой стоит печальная дляженщины цифра 60, а может, ей и больше.

– Ниночка! – заголосила бабулятрубным шепотом. – Это я!

Я вздрогнула и помахала ей рукой:

– Сюда!

Мама Сергея Васильевича, провожаемая со всехсторон взглядами, дошла до столика, села за него и заговорщицки сообщила:

– Пароль! Сто пятьдесят один…

Услыхав хорошо знакомый номер, я тяжеловздохнула и спросила:

– Больше никакого моего телефона незнаете?

– Ах, озорница, – погрозила пальцемстарушка, – небось Сережа сказал: «Гликерию Петровну легко обвести вокругпальца, она не в курсе дела». Но я знаю все!!! Вот.

На столике появился белый конверт.

– Что же вы теряетесь, Ниночка, –загремела Гликерия Петровна, – берите и начинайте работу. Понимаю, вамзаплатили, действуйте. Конечно, Сережа все забыл из-за Левушки, все-таки друг,но вы сами позвонили, и я решила доказать сыну, что он зря меня отодвигает. Яотличная, великолепная актриса. Ах, какие роли исполняла! Офелия! НинаЗаречная! Анна Каренина! Наташа Ростова! Какие люди со мной рядом стояли насцене! Качалов! Яншин! Таиров! Станиславский! Немирович-Данченко!

Я опять выронила булочку. Кто?! Сколько же летГликерии Петровне, если она общалась с отцами-основателями МХАТа? По самымгрубым подсчетам, не менее ста получается.

Не замечая произведенного впечатления,престарелая актриса неслась дальше:

– Блок! Александр Блок!

Я прикусила нижнюю губу. Блок писал стихи, намой взгляд, замечательные, даже поэма «Двенадцать», созданная им под влияниемне к ночи помянутой большевистской революции 1917 года, великолепна. АлександраБлока можно смело зачислить в лигу великих поэтов, но он никогда не играл напрофессиональной сцене. Кстати, с этой фамилией в нашей семье связана одназамечательная история.

Моя мама, достаточно известная в прежние годыоперная певица, часто упрекала отца, работающего на военно-промышленныйкомплекс, в полной литературной безграмотности. Вообще-то мои родители жиливполне мирно, разные характеры и пристрастия совершенно не мешали им бытьсчастливой семейной парой. Но иногда в мамочке просыпался педагог: Ушинский,Песталоцци и Макаренко в одном флаконе, – и тогда в нашей квартирераздавались ее вопли:

– Андрей! Это безобразие! Чуть со стыдавчера в гостях не сгорела! Вся интеллигенция прочитала новую поэмуВознесенского, а ты нет! Отвратительно. Люди обсуждают стихи, мой муж сидитмолча.

– Но, Котенька, – робко отбивалсяпапа, – сама знаешь, в каком ритме я живу: НИИ – полигон, полигон – НИИ,когда же читать?

– В самолете, – не дрогнуламама, – по дороге на свой полигон.

Отец крякнул и решил закрыть тему. Но мать ещедолго бушевала, потом она сунула отцу томик и велела:

– Сегодня у нас гости, изволь поглядетьхоть одним глазом, не хочу снова чувствовать себя женой неандертальца.

Папа покорно пошел в кабинет. Я порысила заним, но, поскольку без специального разрешения входить в рабочую комнату отцабыло строго-настрого запрещено, я тихонько приоткрыла створку и одним глазомувидела, как папа, зашвырнув всученную мамой книжку на подоконник, взял толстыйтом со своего стола и начал быстро перелистывать страницы, покусывая ручку.

Гости явились в восемь. Меня посадили в концестола, и я отчаянно скучала, взрослые обсуждали литературные новинки. Вскоремне захотелось убить противного Михаила Алексеевича, потного, по-бабьиоплывшего мужика, главного редактора одного из «толстых» журналов тех лет. Онбез конца приставал к папе с вопросами, каждый из которых начинался так: