Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин

А бык подошел к сетке и стал играть рогами. Пока бык развлекался сеткой, намотав ее на рога, я лихорадочно искал выход. Бык развернулся ко мне задом, а я схватил его за хвост и стал ногами бить по его ногам и сдавленным голосом уговаривать вернуться на хозяйственный двор. Я решил, что только вместе с его хвостом оторвусь от быка. Через некоторое время мне удалось укротить его и погнать в стойло.

А когда я вернулся во двор, то ко мне подошли несколько ребят и, не скрывая своего любопытства и восторга, заговорили:

– Вы в самом деле не испугались нашего быка?

– А здорово вы его!..

– А все-таки испугались, да, испугались?

– Да как вам сказать… Вообще-то струхнул. А потом решил, что если таких телят бояться, то лучше и на свете не жить.

– Ого! Это теленок называется! Ничего себе теленок. Так он же лошадь запорол! Когда он вырывается, так дядя Гриша специальный знак дает, чтобы люди убегали, – затараторил курносый мальчишка.

– Так я же не знал, что его надо обязательно бояться. Если бы знал, то вместе с вами побежал бы на чердак.

Эффект был неожиданный, но нужный.

– Идемте к нам в спальню, – баском проговорил угрюмый мальчик, в котором без труда угадывался «авторитет». Я пошел.

Но что-то похоже на общее собрание состоялось только через несколько дней. А до этого собрания я интриговал ребят, входил в их гущу, разламывал ледок отчуждения то шуткой-прибауткой, то трудовыми и игровыми вспышками разрушал «авторитет» вожаков, распознавая их, высматривал будущих командиров, влюблял в себя толпу.

А потом уже пошли настоящие собрания, заседания совета командиров, борьба за каждого члена коллектива и воспитание коллектива.

5 мая 1932 года во двор колонии ворвались пять легковых автомобилей. Это была первая экскурсия иностранцев. Приехали педагоги Англии. Покидая колонию, они оставили следующую запись: «Мы чрезвычайно заинтересовались колонией и остались под большим впечатлением от организации дела воспитания детей, царящей атмосферы дружбы и доверия между заведующим и детьми и отсутствием суровой дисциплины и наказания…»

Что же случилось, что за такое время учреждение, являвшее собою дурную малину, где 150 ребят развлекались игрой в карты, пьянкой, воровством, преобразилось? И не только преобразилось, а было признано образцово-показательным?

А произошло то, что произошло с Иваном Царевичем, когда он испил живой воды. Система организации детского коллектива A.C. Макаренко, возникшая на Украине, оказалась одинаково живительной и в детских учреждениях Ленгороно. Применил я эту систему в 66-й школе-колонии, как говорится, слово в слово. Результаты были воистину изумительными. В 1934 году, в год самого убедительного успеха, в год моего предполагавшегося личного рапорта Антону Семёновичу, собравшемуся навестить мою колонию, мне был нанесён страшный удар. Мой трёхлетний сын стал жертвой садиста-подростка, присланного накануне убийства из приёмника. Сказалось то, что он уже успел совершить не одно подобное преступление.

Какой-то угодник от педагогики тут же, у еще открытой могилы моего первенца, посоветовал бросить это проклятое дело. Ничего, мол, хорошего из этих беспризорников не получится, а вот так, как вашего сына, всех нас поубивают. Им все можно. Я так посмотрел на этого педагогического дьячка, что он не на шутку струсил и, не дожидаясь погребения, скрылся.

Нет, я не бросил поля брани, не отступил, не изменил педагогическому долгу. И не пищал. Антон Семенович писал мне тогда: «Дорогие мои, я не пишу вам слова утешения, я с вами, чувствуйте меня рядом с собой, как чувствую я вас, ваши плечи, ваши сердца. Бывает иногда в жизни такая заваруха, что, кажись, выхода нет, хоть погибай или отступай. То и ценно в нас, что мы отступать-то и не приучены. Верю тебе, Семен, найди в себе силы перенеси это страшное горе, помоги Гале…».

Со всех концов я получил в эти дни письма от совоспитанников колонии имени Горького. Думаю, что этот поток доброй, товарищеской поддержки был результатом подсказки Антона Семеновича…

Из дневника С.А. Калабалина

Помнится, в 1922 году, будучи воспитанником детской трудовой колонии имени М. Горького, я был свидетелем возмутительной забавы. Группа колонистов, здоровых, загорелых подростков в возрасте 14–18 лет, развлекалась на спортивной площадке. Мимо проходила жена инструктора столярной мастерской, страдавшая сильной близорукостью. Вдруг один из самых «уважаемых» хулиганов отбежал от нас и с кошачьими ужимками распластался на тропинке, почти у самых ног женщины. Та, не видя, споткнулась и упала, что и послужило причиной взрыва дикого хохота десятка здоровых глоток. Будущих мужчин.

Эта злая «шутка» моего товарища вызвала во мне вспышку гнева и возмущения. Я прошипел в лицо «героя» какое-то для него оскорбление. Он ответил тем же. Тормоза сорвались, и мы бросились друг на друга с кулаками.

– Семён прав, нехорошо это получилось. Да перестаньте же драться! – гремел Григорий Бурун, расталкивая нас.

…Нельзя мириться с тем, чтобы один человек своей жизнью, своими поступками не укреплял уверенное благополучие другого человека, а, наоборот, разрушал бы его, вызывал бы в своем согражданине страх, отчаяние, угнетённость насилием.

Как-то мы спросили у Антона Семёновича, какие преступления он считает самыми опасными и какие меры наказания следует применять. Антон Семёнович ответил примерно так:

– Измена Родине, насилие и убийство плюс хулиганство и воровство. И карал бы за эти преступления беспощадно сурово.

Общество должно всеми доступными ему средствами оберегать себя от всяких признаков насилия и других аморальных явлений, оскорбляющих честь новой на земном шаре нации – советской. Кто же они, эти нарушители общественного порядка, пьяно уродствующие, оскорбляющие наше славное прошлое, марающие наше великое рабочее сегодня? К сожалению и стыду нашему, это наши дети. Они росли и воспитывались в наших семьях и детских садиках, в нашей школе, в пионерских и комсомольских организациях. Это наш брак. А между тем этого брака могло бы и не быть. Во всяком случае, он мог быть сведён до микроскопического минимума.

Кто же те, кто подвергается оскорблениям, насилию, надругательствам хулиганов? Это, прежде всего, наши матери и сестры, жёны и невесты. Так не пора ли нам самим навести порядок в своём собственном доме? Пора – и без оглядки на то, а не хихикнет ли сосед.

Нам нужен порядок и такой, который оберегал бы благополучие и общественное спокойствие в нашем трудолюбивом доме. И на дверях этого дома не должны висеть замки, какие висели на лабазах новгородских купцов. Не замки должны оберегать наш сон и добро, а закон, сила и культура быта народного, дружба народная, уважение друг к другу и беспощадное преследование тех, кто посягает на жизнь и душевный покой людей.

Какие же меры борьбы с аморальными проявлениями представляются мне полезными и возможными?