Революция - Александр Михайлович Бруссуев

в себя, опустил руки — и кто-то уже непременно начинает тебя жрать.

Он помнил слова Куусинена, что Питер — это город на костях. Местный царь, прозванный Великим, то есть, конечно же Петр, построил этот город руками невольников. Считается, что трудом несчастных пленных шведов, пригнанными сюда из-под самой Полтавы. Однако большей частью в болота полегли потомки ливонцев, геноцид против которых устроил еще другой местный царь, прозванный Грозным, Иван. Ливонская война длилась сто лет, а от самих ливонцев к двадцатому веку ни слуху, ни духу. Остались ливвики, да и те скоро перемрут, принудительно лишаясь своих обычаев и своего языка.

Говорят, Москва — это бездушный город, слезам, мол не верит. Питер в таком случае — мертвый город, весь из могильного камня.

Тойво любовался архитектурой, архитектура любовалась им.

Он дошел до самого Невского проспекта и свернул на Мойку, чтобы посмотреть на «поцелуев мост» и сфинксов, его удерживающих. Мост был неширокий и совсем безлюдный — никто на нем не целовался, только одна девушка, облокотившись о дуги перилл, задумчиво смотрела в воду. Вероятно, время для поцелуев выбрано не совсем подходящее. Вот когда оно, это время настает, то здесь собирается толпа народу, и все принимаются лобызаться между собой, некоторые даже в засос. И барышни из Смольного, и студенты из института Путей Сообщения, и артисты, и коммерсанты, и обнявшиеся друг с другом бородатые и пузатые извозчики, и жандармы, и инопланетяне — все.

Девушка между тем уронила в Мойку медную монетку и отрешенно следила за тем местом, где она булькнула под воду, будто надеясь, что из глубин этой реки обратно вынырнет рубль.

— Желаете снова вернуться? — спросил Тойво и улыбнулся.

Он задал свой вопрос на родном языке и ответа совсем не ожидал. Просто улыбнулся красивой девушке, чтобы пройти мимо. Пора было возвращаться на вокзал, да и перекусить бы не помешало — аппетит в этих каменных джунглях разыгрался зверский. Но до чего же девушка была хороша!

Высокая полная грудь, тонкая талия, широкие бедра, волнующий своими округлостями зад, стройные ноги, да и лицо — тоже ничего! Чуть вздернутый нос, огромные глаза, идеальной формы губы, облезлые волосы. Нет, конечно, с волосами тоже было все в порядке — густые, свободно ниспадающие на плечи, светло-каштанового цвета, на вид мягкие и, конечно же, шелковистые. Девушка, вероятно, только на мосту сняла свою косынку, которую держала в руках. Петербурженки — все, как на подбор, носят шляпки, ну или какие-нибудь чепчики — «плевки на голову». Оно, конечно, круто — столичные штучки, парижская весна и все такое. Платками повязываются лишь русские деревенские бабцы на заработках, да северные красавицы, вроде этой.

Но эта девушка — как прекрасна! Ее глаза — это чудо чудесной души, в которых можно было прочитать и ум, и сострадание, и юмор. Все можно прочитать, если читать хочешь. Это только косоглазые сохраняют тайну свою до самой смерти, потому что их читать никто не умеет.

Прекрасная незнакомка не подпрыгнула на месте от неожиданности, она улыбнулась в ответ (вот он — юмор), кивнула головой (вот оно — сострадание, то же самое — вежливость и доброта), повременила немного, словно собираясь с мыслями (а это уже ум) и вздохнула, словно собираясь ответить. Но вместо этого она как-то забавно сморщила свой прелестный носик и неожиданно чихнула, громко, как пушка.

Эхо от звука еще металось где-то между домов, а девушка поспешно сказала:

— Это не я. Это пушка на Петропавловке стрельнула. Время отстреливает.

— Или во время стреляет, — ответил Тойво, и они вместе засмеялись.

— Ты говоришь по-фински! — обрадовался Антикайнен.

— Ну и что, — пожала плечами незнакомка. — Ты тоже говоришь по-фински.

Тойво даже растерялся после этого, но потом, конечно же, нашелся. Он умел говорить с дамами, научился еще со времен членства в организации «Совершенство»: кроме членов этого молодежного объединения в нем на учете числилось много девчонок. Не сказать же про них, что они стояли! Тем более что были членами. Числились на учете, как в детской комнате полиции. С ними приходилось много и о разном беседовать. Но ни с кем ему не доводилось разговаривать так свободно и непринужденно, как с этой девушкой на Поцелуевом мосту.

Прекрасная незнакомка не поспешила удрать куда-нибудь в подворотню, она охотно поддержала беседу, сразу же выяснив у Тойво, кроме имени, его принадлежность к шюцкору. Только после этого она представилась:

— Лотта. Из Viipuri (Выборг, по-фински).

— И я из Выборга! — обрадовался Антикайнен. — Точнее, не из Выборга, а из Сернесе. Это район такой в Гельсингфорсе.

— Так не бывает: Выборг — это совсем не Гельсингфорс, — возразила девушка.

— И Лотта из лотты (как уже упоминалось, женское отделение шюцкора) тоже не бывает, — расплылся в улыбке Тойво. — Но вот они мы — стоим на мосту и говорим о жизни.

Тут в их беседу включился третий участник.

— Гргр-оу, — сказал он. Это голод дал о себе знать через свои уста, расположенные где-то в животе.

«Кишка кишке бьет по башке», — подумалось Антикайнену. — «Как не вовремя!»

Мысль о дерущихся кишках тоже пришла в голову и Лотте, и она ее озвучила:

— Ты, вероятно, голоден?

Если бы кто-то кого-то не задумал куда-то пригласить, то такой вопрос не повис бы в воздухе. Тойво ухватился за него, как тонущий за соломинку. Чувство собственного достоинства потребовало возразить, но язык нашелся с ответом быстрее.

— Просто умираю с голоду, — ответил он.

Через некоторое время они уже шли вместе в сторону Выборгской заставы — там Лотта жила у своей доброй тетушки Марты. Завтра она должна была возвращаться домой, вот и зашла попрощаться с легендарной среди всех девчонок достопримечательностью города на Неве. Тойво, понятное дело, про свой отъезд промолчал.

Родственники девушки приняли Антикайнена радушно, первым делом поинтересовавшись, когда он уезжает обратно. Ничего не оставалось, как признаться: завтра утром. «А где ночуете?» — сразу же задали они второй вопрос. «Где, где — в Караганде», — подумал Тойво, но вслух промямлил что-то насчет вокзала. «Зачем же на вокзале?» — удивились родственники, и душа гостя взмыла к небесам: неужели в их гостеприимном жилище найдется койко-место для него? Рядом с Лоттой, пусть и в соседней комнате, да еще и всю ночь! Девушка теперь занимала все мысли парня.

— Ты как раз успеваешь на вечерний поезд, — оборвали все его надежды родственники. — А Лотта тебя проводит.

— Когда нужно выходить? — стараясь скрыть разочарование, спросил Тойво.

— Так прямо сейчас, — ответили они, но смилостивились, увидев на лице у гостя выражение такого разочарования, что им сделалось даже смешно. — Наскоро