Последняя Пасха императора - Александр Бушков

Последняя дверь тоже была закрыта, и Смолин без раздумийдернул ее на себя. Подалась. Такой же стол, заваленный бумагами. Закомпьютером, сосредоточенно егозя пальцами по клавишам, сидит генеральныйдиректор, уставясь на экран со столь сосредоточенно-хищным видом, словноожесточенно торгуется сейчас с кремневыми английскими дилерами за кусочек улицыБелгравия. Правда, этой версии решительно противоречили раздававшиеся звуки:классическое звуковое сопровождение какой-то компьютерной стрелялки: рокотбоевых космолетов, писклявое «пьу-пьу-пьу!» очередей, треск, грохот…

Увидев Смолина, Дюков проворно ударил по клавише, после чегонастала тишина. На посетителя король куруманской недвижимости взирал сосмешанными чувствами: вроде бы и надеялся на что-то приятное для себя, но идопускал, что ему сейчас без лишних преамбул дадут в ухо…

– Василий Яковлевич… – осторожненько началСтепа, – вы не квартиру ли предлагать пришли?

Смолин усмехнулся:

– Наоборот, совсем даже наоборот… – увидев, каквытянулось лицо Степы, добавил: – Вот только вешаться не надо, друг мой СтепанСергеевич. Я вам денежки принес, за квартиру, за январь…

Он уселся напротив и достал аккуратно перехваченнуюбанковской упаковкой пачку рыженьких «пятерок». Положил перед Степой. Тотсмотрел опасливо и руку протягивать не торопился.

– Все в порядке, чего там, – уверил его Смолин,ощущая нешуточный подъем духа, – здесь, как легко догадаться, ровнопятьсот тысяч. Помнится, Степа, ты именно столько рассчитывал получить за весьдом? Вот я его и покупаю. Дом. Весь. Незамедлительно. И не надо мне тут глазкизакатывать с видом хитрым и лукавым! – прикрикнул он. – Я прекраснопомню, ты говорил, что и на пятьсот согласен. К тому же, что немаловажно,позволь напомнить, Степан Сергеевич: одна из квартир и так моя, поэтому нужнобыло бы вычесть… Ну, ладно. Я тебе даю ровно пятьсот – с тем условием, чтобы мысегодня же оформили все, что только можно. В «репе» регистрировать пока что необязательно, это подождет… но прочие документы мы должны составить сегодня,чтобы ты получил денежки, а я – хибару… Ясно? – он склонился к собеседникучерез стол с самым суровым выражением лица: – А если вздумаешь крутить, ценуповышать или что-нибудь еще, гарантирую – моя квартирка так моей и останется,пока я жив, а ежели помру, к наследникам перейдет… наследничка ты видел уже,кстати, этот тот самый габаритный парнишечка, что любит за поясом пушкутаскать… И никогда в жизни тебе дом не продать целиком, десять лет будешьмаяться, впаривая его по квартиркам. А райончик неперспективный и все такоепрочее. Вот тебе и весь расклад, простой, незамысловатый, обоим выгодный… Ну,что скажешь, Степан Сергеевич? Или бьем по рукам быстренько, или я ухожу и вжизни больше не появлюсь…

– Ничего не понимаю… – пробормотал Дюков.

– А что тут понимать? – искренне удивилсяСмолин. – Тут и понимать нечего. У вас товар, у нас купец, согласие естьпродукт при полном непротивлении сторон… Так как?

– Ну, можно…

– Что значит «можно»? – весело воскликнулСмолин. – Только не впаривай мне, бога ради, что с тобой через день такиесделки заключают, пол-лимона в клювике приносят… Ты, вообще, держал в рукахпол-лимончика одной пачкой? Сомневаюсь… Ладно, вставай быстренько, и поехалидела делать…

В полном соответствии с традициями времени и места почтенныйкуруманский домовладелец Василий Яковлевич Смолин (он же временами – Гринберг)сидел на лавочке у входа в означенное домовладение не в смокинге или тамсюртуке, а совершенно простецки – в растянутых трениках, тельняшке и домашнихтапочках. Почесывал пузо через тельняшку, покуривал, поплевывал под ноги. Дляполноты картины не хватало только бороды и обширного чрева (коим, какявствовало из большой фотографии на втором этаже музея, отличался купецКорнеев), но тут уж – чем богаты…

Одним словом, скромное обаяние буржуазии по-шантарски. Возлесоседнего дома вяловато протекала обычная вечерняя провинциальная жизнь:мужички стучали доминошными костями совершенно в стиле шестидесятых годов (имбы еще городки для полной и законченной ностальгии), парнище длинноволосый смотоциклом возился, на втором этаже при настежь распахнутом окне (не графья,чай, некого стесняться) тетя Стюра из седьмой (Смолин уже и такие детали знал)громогласно воспитывала безответного муженька, опять приползшего на бровях, вовсю мощь легких поминая ему и пропитой аванс, и утащенную из дома банкуваренья, и Машку из аптеки, и, чтобы не сбиваться с ритма и не прекращатьэкзекуцию раньше времени – еще и новенький костюм, бесповоротно испорченныйпьяным падением в канаву в столетнюю годовщину со дня рождения В. И. Ленина.Память у тети Стюры, как Смолин уже убедился за эти три дня, могла дать стоочков вперед любому компьютеру. Муж, конечно, отмалчивался, как и следовало изпартитуры, только временами пробовал бубнить нечто примирительное. Смолин ужезнал наперед, чем закончится дело: минут через десять седенький лысенький дядяФедор появится на улице, примет порцию ритуальных насмешек от доминошников иприсоединится к ним, извлекая из штанов утаенный пузырь. Для окружающих этобыло так же привычно и буднично, как дождик или снег.

По улице бравой и неспешной походкой хозяина здешних местшествовал участковый, с каковым Смолин церемонно и раскланялся издали, как иподобало справному хозяину. Подойдя близко, участковый покосился на распахнутоеокно, поморщился, заложил два пальца в рот и свистнул весьма даже мастерки.Тетя Стюра моментально снизила напор децибел четверти этак на три – судя повсему, это тоже был отработанный ритуал.

– Слышал, Василий Яковлевич, сноситьсобираетесь? – спросил участковый с профессиональным интересом «хозяинатайги».

Оба посмотрели на строительные леса – металлические,составные, с одного боку дома достигавшие крыши. У подножия их лежал мотокметаллического троса, стояли грязные ведра, валялись ломы.

– Вот это еще не решил, – ответил Смолинстепенно. – Построено на совесть, всех нас переживет. Если как следует всевнутри почистить-отделать… А вот крышу я по-любому снесу к чертовой матери, подсамый корешок. Она-то как раз ненадежная – черепица свое отжила, дерево надоменять… Проще будет снести ее напрочь и новую поставить.

– Это точно, – кивнул участковый. – Рабочихподобрали уже, я слышал? Говорили, второй день по крыше лазят…

– Глаз – алмаз?

– Служба такая, – с достоинством ответилучастковый, – старая школа. Вы чихнёте, Петька карбюратор запорет, –кивнул он на парня с мотоциклом, – а нам уже все известно… Вроде сТрофимкиным договорились?

– С ним.

– И правильно. Обстоятельный мужик и непьющий, всеразберет в лучшем виде, да и новую поставит… Честь имею!

Он козырнул Смолину и неторопливо направился к байкеруПетьке, явно намереваясь дать ему ценные указания по ремонту – тихиедеревенские будни…