Мастер осенних листьев - Андрей Кокотюха

– Эгей!

Маленький извозчик поднял голову.

– Спускайтесь, госпожа мастер.

Ветер пах дымом.

– Сейчас.

Эльга подняла взгляд.

Ах, шига была уже не шига, а корабль, устремившийся к горизонту по темно-зеленым и голубоватым хвойным волнам. Вдалеке желтели островки и туманились горы. Крылья резали воздух. Летим? Летим! А кто капитан? Я капитан. Протиснуться, покрепче ухватиться за перекладину и подставить ветру лицо. Вперед, вперед!

Эльга рассмеялась от радости. Пьянящее чувство распахнувшегося мира, ожидающих твоего участия приключений, опасностей и открытий забурлило в крови. Как в детстве, когда через лес они бегали на речную отмель, где лежал на боку брошенный барк.

Рыцека бы сюда! Только не нынешнего, а того, которого она знала года три назад. Уж он-то бесстрашно заполз бы на самую верхотуру. Еще бы закричал оттуда, раздирая глотку: «Ёрпыль-гон!»

– Ёрпыль-гон! – закричала Эльга.

Улыбаясь во весь рот, она спустилась к жареным клубням и мясу.

Сарвиссиан положил ей полную миску, и Эльга принялась уплетать за обе щеки. Ничего вкуснее, казалось, она еще не пробовала. Даже несмотря на то что клубни были твердоваты. Сарвиссиан довольно покряхтывал.

– Как оно наверху-то?

Эльга, кивнув, промычала что-то с набитым ртом.

Распряженные лошади паслись неподалеку, солнце грело ласково, на запястье приземлился пятнистый жучок, видимо, перепутал печать мастера Мару с настоящим листом. Эльга сдула его – лети, глупенький.

– Теперь поедем без остановок, – сказал Сарвиссиан, передавая ей кружку с водой. – И так подзадержались.

Всю оставшуюся дорогу до Амина Эльга набивала букеты.

Ничего не видела, ничего не слышала и ничего не замечала. Ни пение Сарвиссиана, ни тряска фургона на каменном мосту, ни громыхание торгового обоза навстречу не могли заставить ее отвлечься от работы.

Шесть досок было у Эльги под рукой.

На одной она набила ветер – голубоватые струи воздуха несли травинки и лепестки, колко дышали на зрителя, и казалось, что ты не просто стоишь на месте, нет, ты куда-то летишь сквозь, и ветер крепчает, выбивая из глаз слезы, упруго давит на грудь: куда ты, смельчак? Ну-ка, поворачивай.

На остальных досках была шига.

Она возносилась ввысь на желтых липовых листьях и цветках вьюна, с основанием из дубового листа и бойницами из ягод шиповника. Небо обнимало ее, небо прогибалось, полное серебряной ивовой пустоты.

В шиге пряталось детство.

И опасная высота. И замирание сердца. И храбрость. И острое ощущение, когда нога соскальзывает с перекладины.

Шига покачивалась из букета в букет, то близкая, то далекая, то шелестела лентами над головой, то подступала бревенчатым перекрестием к самым глазам.

Постукивали пальцы. Тук. Ток-тук.

Букет с ветром был самым удачным. Три из пяти букетов с шигой Эльга, скрепя сердце, уничтожила, потому что не нашла в них того, что сама старалась заложить. Листья брызнули, посыпались мелким дождем.

Неумеха пока она еще, неумеха. Пальцы тоже дикие, тарабанят себе не пойми что, гонят куда-то, ток-тук, никакой управы на них нет. А голова не поспевает. Нет, сердце не поспевает. Нет, даже не так, слаженной работы не получается. Вроде и ясно, чего хочется, а с какого-то момента будто в сторону сворачиваешь, не то выходит, не то думается. Кто бы объяснил еще, как не сворачивать.

Эльга вздохнула.

Она подняла голову и обнаружила, что уже темно, солнца нет, но над головой покачивается масляная лампа, давая неровный свет. Сама лампа, конечно, зажечься не могла. Значит, Сарвиссиан проявил заботу, хотя совершенно не помнилось, чтобы он появлялся внутри. Правда, кажется, где-то на грани осознания он спрашивал, нужен ли свет госпоже мастеру. Еще сопел недовольно на ответное молчание. Или не спрашивал?

Что, интересно, за грандаль из нее получится? Грандаль без памяти.

Эльга переменила позу и застонала. Боль выстрелила в поясницу, в ягодицы и в плечо. Отсидела и отлежала. За пологом тревожно качнулась темная спина извозчика.

– Что случилось?

Лошади встали, Сарвиссиан просунул голову в фургон.

– Затекло все, – пожаловалась ему Эльга, натирая поясницу ладонью. – Мы где?

– Так границу вейлара уже проехали, – сказал Сарвиссиан, выпятив бороду. – Затемно в Амине будем. Вы это, походите, госпожа мастер, разомните косточки. Оно полезно. Я постою. Только далеко, ради Матушки-Утробы, не отходите. Места здесь, конечно, спокойные, не западные земли, но уж больно дремучие.

– Хорошо, дядя Сарви.

Сарвиссиан фыркнул.

– Ну уж, дядя…

Эльга кое-как выползла через задний борт.

В вечерних сумерках порхали мотыльки. Осинник подступал к дороге, шелестел, подсказывал, бормотал, стволы плыли в зыбкой дымке. Листья сонно шелестели: спать, спать. Спрашивали: почему не спишь?

В вышине белел месяц.

Эльга сошла с дороги, по траве, по земле заскользила между осин. Лес дремал, шуршал убаюкивающе. Фонарь на фургоне какое-то время светил сквозь ветви, но скоро пропал. Деревья сделались темными, а воздух между ними – синим. Впереди светлым пятном протаяла болотина, но листья предупредили, и Эльга повернула левее.

Из шорохов и шуршания складывались разговоры.

Листья передавали друг другу услышанное от собратьев через дорогу, колкие еловые присказки, ехидные сказки про людей, всякие мелочи вроде видов на урожай шишек или рецептов спасения от муравьев.

А дальше: спать, спать.

О мертвом лесе здесь не вспоминали и новостей с запада не имели. Все больше шептали о погоде, о скорой грозе («Завтра, к вечеру, держите черенки»), о цветущей землянике и о дровосеках из близлежащей деревни.

Эльгу уже знали, уважительно здоровались. Она гладила листья и нижние ветки. Деревьям было приятно. Эльга спросила, кого из мастеров они еще видели, но осинник был молодой, никого не встречал лично, имена знал только на слух.

Унисса Мару. Тиллем Крисп. Эксантр Мерсмо, но он давно умер.

Ноги расходились, боль ушла. Какое-то время Эльга складывала в голове узор вечернего леса, в котором все дышало бы тишиной и дремотой. Чтобы посмотрел, и веки сами собой смыкались. Она вдруг подумала, что из ночных листьев, наверное, могут получиться замечательные букеты для тех, кто страдает от бессонницы. Надо бы попробовать и набить.

– …стер! – донесли листья голос Сарвиссиана.

Эльга спохватилась: что за дурочка, ушла в темень и задумалась!

– Я пошла, пошла, – сказала она осиннику, прощаясь.

Сарвиссиан светил фонарем, обеспокоенно замерев на краю леса.