Мастер осенних листьев - Андрей Кокотюха
Шрифт:
Интервал:
– Сюда, госпожа, – сказал он, когда удаляющиеся шаги кафаликса сделались неслышны. – Это рядом.
Комната оказалась просторной, с перегородкой, с лавками по стенам и пышным ложем в медвежьих и куньих шкурах. Узкое окно было закрыто ставнем, и парень качнул головой, когда Эльга попробовала его открыть.
– Не стоит, госпожа. Мятеж еще не полностью подавлен. Могут выстрелить в силуэт.
– Простите. – Эльга отдернула пальцы. – Мне еще нужны доски и мой мешок. Они остались на постоялом дворе на окраине.
Каршетт замялся.
– У нас мало людей. Ваши вещи принесут только завтра утром.
– Я могу сходить за ними и сама, – сказала Эльга.
– Лучше не рисковать.
– И что же мне делать?
– Ничего. – Парень вынес короткую лавку за перегородку. – Я буду здесь. А вы можете поспать.
– Сейчас? – улыбнулась Эльга. – Кажется, еще нет и полудня.
– Есть книги. Вы читаете на тэнтонском?
Эльга покраснела.
– А такой есть?
– Нет, я его только что выдумал. – Парень улыбнулся. – Погодите, я вам принесу с кухни чего-нибудь. Опустите засов, когда я выйду.
– Хорошо.
Закрыв дверь за Каршеттом, Эльга плюхнулась на кровать. Пальцы не хотели отдыхать, зарылись в мех, принялись рисовать по шкурам круги и узоры.
Мятеж.
Эльга и не знала, что такое возможно. Ведь это значило, что одни люди готовы убивать других. Нет, была, конечно, Тангария, был сумасшедший мастер, который вдруг воскрес по весне, и там сходились отряды, лучники осыпали противников стрелами, сражались и погибали мастера боя, но все это происходило далеко на западе, на границе Края, тогда как сам Край представлялся самой тихой и спокойной областью изученного мира.
И вот.
Эльга зажмурилась. Узор жизни вокруг, который она представляла себе, вдруг стал, похрустывая, меняться, обрел глубину, и сложность, и множество мелких рисунков, и тысячи взаимосвязей и красок, где-то пугающе-черных, где-то светлых, тысячи оттенков и листьев. Это было, словно до сегодняшнего дня она видела лишь небольшой кусочек общей картины, но, отступив и подняв голову, неожиданно обнаружила раскинувшийся над ней совершенно иной, гигантский и замысловатый букет.
«Я взрослею», – подумала Эльга.
Лиственным зрением она по-новому оглядела комнату, замечая тонкие, уходящие под лиственный покров штрихи: следы, отпечатки, тени людей, связанных с этой комнатой, и едва заметную вязь звучавших здесь слов.
Ох, если бы она могла набить букет комнаты сейчас!
Он, наверное, получился бы странным, хаотичным, безумным, дуб, клен, слива, папоротник и багульник, легкие былинки, острые усы пшеницы, звездчатка и чарник, боль, гордость, смятение, первая влюбленность. Каждый, каждый увидел бы свою историю!
Ей вдруг стало ужасно стыдно за букет, который она сделала для Деодора Кеммиха.
Он был ученический, очень грубый, и похвала мастера Мару сейчас выглядела авансом будущим работам. Можно было сделать гораздо тоньше, а Эльга, по сути, устроила небольшой костер для Деодоровой души.
Ну как сгорела бы без остатка?
Ой, как стыдно! Эльга завернулась в шкуры, чуть слышно и кисловато пахнущие пылью. Хоть глупой головой обо что-нибудь бейся.
В дверь стукнули. Эльга соскочила с ложа.
– Кто?
– Каршетт.
– А на тэнтонском?
За дверью раздался смех.
– У меня курица, хлеб и сыр.
Эльга подняла засов.
– Это так переводится?
– Ага.
Вместе с едой Каршетт притащил набитую листьями наволочку.
– Вот, – сказал он, – набрал на заднем дворе.
– Ой, замечательно!
В одну руку Эльга взяла наволочку, а в другую – жареную куриную ножку, посмотрела пристально.
– Что? – спросил парень. – Вода – в кувшине на столике.
– А хотите, я с вас букет набью? – спросила Эльга, кусая ножку.
– В смысле?
– Ну, портрет. Только мне нужна какая-нибудь доска. Листья должны чувствовать под собой дерево, с холстиной выйдет гораздо хуже – осыпется в течение месяца.
– Вообще-то… Сейчас.
Каршетт, осина, яблоня, белый ромашковый цвет, задавленный остролистом, шагнул в темноту угла за перегородкой, что-то заперебирал там, наконец появился с круглым простым щитом, обитым по краю тонким железом.
– Сойдет?
– Ой, да.
Отложив курицу и наволочку, Эльга приняла щит. Он был тяжелый, с тугим сыромятным ремнем для руки. Дерево сердито дохнуло в приложенную ладонь.
– Там есть другой, – сказал парень, – но он треснутый.
– Не, этот годится.
Суровый дух щита Эльге нравился. Она видела воинов в его узоре, вчерашних мальчишек, которые, смеясь, сражались на деревянных мечах. Там же прятались беспокойные глаза женщин и усмешки бывалых бойцов.
Эльга села на кровать и пристроила щит на коленях. Железная кромка врезалась в кожу, и даже подложенная шкура не спасала от неприятных ощущений.
– Мне бы подставку, – сказала она, морщась.
– Я могу держать щит в руке, – сказал Каршетт.
– Было бы здорово! Только мне нужно, чтоб вы сели.
Каршетт подтащил к кровати скамейку и сел, надев щит на предплечье.
– Так?
– Ага. Замрите.
Пальцы сами нырнули в наволочку. Большей частью листья были осиновые, и Эльга посчитала, что для несерьезного букета их хватит. И вообще, удачно, что осиновые. Росла б на заднем дворе какая-нибудь туя – и все, извините, опростоволосилась.
Каршетт смешно таращил глаза и старался не дышать. Темные, кружком стриженные волосы. Карие глаза. Курносый нос. Синяк на левой скуле.
– Вы дышите, – сказала ему Эльга.
– Можно?
– С меня господин Саргюс спросит, если с вами что-нибудь случится.
– А-а.
Каршетт выдохнул и снова набрал воздуха в грудь, раздул щеки.
Смешно. Может, специально для нее? Просеивая листья, Эльга мысленно уже составляла узоры. Единственный сын. Год в городской охране. Родители дали три эрина старшему гаффину, чтобы его устроить. Простая служба. Несколько мелких стычек с ворами на торговой площади. Зуботычины от ветеранов. Мечты. Ах, мечты…
Эльга улыбнулась.
Каршетт часто видел себя старшим гаффином, с отдельной избой при казарме, с женой из северянок, скуластой, светловолосой, с тремя десятками стражников в подчинении, которые втягивают головы в плечи при одном его недовольном взгляде.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!