Горькие ягодки - Мариэлла Вайз

– Да ты бы, милок, помог бы лучше вон Марианне оградки-то покрасить, а то прошлые года они с матерью вдвоём ездили, а теперь-то дитё, дитё-то на кладбище не потащишь…

Вообще-то нас с мамой всякий раз возил дядя Миша. И Вероника Тарасовна об этом прекрасно знает…

Марианна

– Доча, может, всё же дядю Мишу дождёшься? – мама с Алёнкой на руках стоит в коридоре, провожая меня.

– Не, мам, вдруг он задержится в своей командировке, а ближе к Пасхе и в автобус не влезть, сама знаешь. Я уж лучше сейчас. Доеду потихоньку, всё сделаю там спокойно, чего такого…

Я последний раз проверяю, всё ли взяла для приведения в порядок наших могилок. Прокручиваю в голове порядок действий. Сначала к бабушке с дедулей, а потом к папе. Помою памятники, уберу мусор, подкрашу оградки. Ну да, к сожалению, мне нужно на кладбище, что поделать. Не у всех живы дорогие люди.

Нагруженная под завязку, выхожу из дома. Потеплело, и наши местные бабушки греются на солнышке, расположившись на лавочке около подъезда.

– На кладбище собралась, Марианна? – интересуется Мария Петровна из второго подъезда, глядя на мой рабочий прикид и объёмистый позвякивающий банками с краской рюкзак.

– Метёлку-то взяла? А то я оставила раз у деда-то своего, так стащили, ироды!

– Говорят, расписание автобуса-то поменяли опять, ты гляди, не прозевай обратно-то.

– Всё меняют и меняют. Бензин всё экономят, прощелыги.

– А денежки-то себе в карман! Прокофьевна говорила намедни, уже и венки с могилок-то стащат, а потом продают по второму разу!

– Да это всегда было, Тарасовна! Ты с Луны свалилась, что ль? И цветы по лету-то люди оставят, а их продают потом, прямо у ворот!

– А чтой-то ты своим ходом-то, Марианн?

– Так дядь Миша в командировке, Вероника Тарасовна.

– Что жа, окромя Мишки и подвезти некому?

– Ты бы похитрее была б, Марианна! Попросила бы кого. Сейчас машины-то, почитай, у всех, не то, что в старые времена…

– Ну, я пойду, а то на автобус опоздаю… До свиданья.

– Ступай, ступай… Хорошей тебе дорожки…

– Ох, хорошая же девка. Что ж не везёт-то ей…

– Разборчивая больно. Сашка-то, Родионовны внук, совсем ведь извёлся парень. И на ребёнка, незнамо от кого, не смотрит, всё ходит около ней кругами-то. Кого ей надо-то? И дитю отец был бы. Парень неплохой, в армии отслужил.

– Кого надо… Подвозил тут давеча один. Раскрасавец. Выглядывал он ещё тогда у нашего дома чтой-то. Когда ещё снег-то лежал… Не припомнишь, Петровна?

– Батюшки! Да как же не припомнить-то! Помню, а как же! Да он её-то и выглядывал! Раз подвозил-то! А мы-то с тобой, дуры старые, спугнули жениха-то, Тарасовна!

– Да спугнёшь такого, как жа! Но так уважительный вроде парень-то оказался. Сумку мою прямо до двери донёс. И дверь подъездную придержал, проходите, мол.

– А код он наш не подглядел, Тарасовна?

– Код я прикрывала от него. Мы его не знаем. На испытательном сроке пущай побудет.

– Хи-хи. Мы ещё подумаем, отдавать ему Марианнку-то нашу...

– Молодёжь в церкви нынче венчаться стала… Мода у них нынче пошла… Хорошо как… Красиво…

– Сейчас хорошо… Можно… В наше-то время иди, попробуй, повенчайся…

– Даа… Из комсомола на выход моментально… И с работы могли…

– С моей бы точно. Завод режимный... И деду моему бы сразу, – партбилет на стол и до свиданья, дорогой товарищ. А сейчас что… И комсомола давно нету. Молодёжь и не знает, что это такое-то…

– Мама моя покойница всё плакала, что я с Гришкой моим невенчанная жила. Мама моя эти бумажки из ЗАГCа не признавала…

– Ну, чего ж делать-то было. Зато сейчас, венчайся не хочу.

– И то, нам грех жаловаться, Тарасовна. У нас хоть дети крещёные. Мама моя рассказывала, в тридцать шестом у них в деревне церковь закрыли, попа посадили и хоть плачь. Как дитё крестить-то? Некрещёные и ходили… А в церкви склад сделали…

– Склад сделали, скажи спасибо, хоть не разрушили. У моего деда дядька работал на бульдозере в те времена. Так им приказ раз выдали: церковь разрушить. А куды ему деваться-то было? Так и рушил. Потом всю жизнь свой грех-то замаливал…

– Даа… Прости и сохрани… Ладно, Петровна, сериал-то наш уже начался, поди. Заболтались мы с тобой…

– Пора, Тарасовна, время пришло. Расходимся... Выйдешь вечером?

– Выйду, куды ж я денусь-то…

– Ну, выходи. И я выйду…

~~~

– Хорошая серия была.

– Хорошая… Душевная…

– Здравствуйте…

– Здравствуй, Валечка… Погулять вышли?

– Да нет, тёть Мань, за хлебом.

– А Марианна, что ж, не вернулась ещё?

– Нет пока. Вот, сходим с внучкой, хлебушка свежего купим, пока мама наша не приехала…

– Да оставь коляску-то, Валь. Чего ты с ней потащишься? А мы и поглядим за Алёнушкой, покачаем…

– Ступай, ступай спокойно, Валентина, поглядим, не сомневайся…

~~~

– Гляди-ка, Тарасовна, погляди-ка! Жених-то наш идёт!

– Батюшки, с цветами…

– Может, свататься? Хи-хи.

– Здравствуйте…

– Здравствуй, милок. А Марианны нету. Она на кладбище уехала. Давно уже. С утра ещё.

– Где кладбище-то? А езжай, милок, по ходу двадцать третьего автобуса… Новое кладбище-то. Не спутай, милок. Старое в другой стороне-то.

– Хорошей тебе дорожки, милок…

– Гляди, как помчался-то. И цветы забыл.

– Глянь, ромашки какие крупные. Где ж взял-то такие…

– Красота какая…

– Ах ты, маленькая, проснулась? Тоже на цветочки поглядеть хочешь?

– Ах ты ж, лапотулечка ты наша, погляди, погляди, какие цветочки красивые…

– Какая Алёнушка у нас раскрасавица, хоть картину с тебя пиши…

– Хорошая ты наша… А глазки-то у нас какие красивые, чисто лазурь…

– На мать совсем не похожа, конечно…

– На отца, видать…

– Батюшки, Петроовна…

– Чего ты всполошилась, Тарасовна?

– Погляди-ка, Петровна, глазки-то у Алёнушки… И носик…

– Батюшки – святы… И смотрит так же… И бровки так же сдвинула… Маленькая ты наша…

– Батюшки… Ну и дела…

– Да что же это делается-то, батюшки… Батюшки – святы… Глаз – алмаз у тебя, Тарасовна… Я бы в жизнь не догадалась…